Робин

— А ты думала, что вор из трущоб так же тонко понимает намёки, как твоё обычное окружение? Объясни яснее, кому я мешаю и почему, тогда, может быть, я сумею тебя понять.

— Дурак, — бросила мне Энн и убежала.

Наверное, мне не следовало ухмыляться с самым гадким выражением, какое я только мог изобразить.

— Да, у всех здесь были свои желания. Энн пыталась выпроводить меня из дома, а мистер Эдвард зазвал в библиотеку и долго разговаривал со мной о подробностях моей встречи с Громилой (причём непонятно почему назвал меня каким-то Братцем Кроликом, когда узнал о счастливой развязке), о миссис Хадсон и её проблемах, о жизни вообще и о необходимости учиться. Он говорил спокойно и доброжелательно, без малейшего раздражения, хотя меня иногда начинало так мучить моё странное положение в этом доме и причины его, что я позволял себе весьма язвительные реплики, услышав которые мой отец меня бы убил. Договорились мы до обычного предложения мистера Эдварда подумать о будущем и начинать учиться читать, чтобы наверстать упущенное время. Оказывается, при моих способностях, о которых я и не подозревал, это легко. Я, разумеется, ответил отказом и уверением, что уйду, как только поймают грабителя.

— В некоторых вопросах, Робин, ты очень умён, а в некоторых — непростительно глуп, причём от своей глупости будешь страдать только ты сам, — с досадой сказал мистер Эдвард.

— Если в будущем мне предстоит страдать только от своей глупости, то это неплохо, — заметил я. — А если я приму ваше предложение, то будут страдать леди Кэтрин и все остальные, потому что вы сами видите, какие события происходят в доме, когда в нём появляется вор.

— Похоже, ты гордишься своей профессией, мальчик, — засмеялся мистер Эдвард.

— Она мне поможет получить мой кусок хлеба.

— Ведь это дело не очень прибыльное?

— У всех по разному. Мне трудно сбывать товар, приходится соглашаться на очень малую часть его стоимости. А у кого это дело хорошо налажено, то он имеет приличный заработок.

— Если на твоём воровском пути встают такие затруднения, не лучше ли зажить честно?

— Сэр, мой отец был вором и научил меня своему искусству. Других родственников у меня нет, так что мне не с кого брать пример праведной жизни. Денег у меня тоже нет, а идти на работу, как это делают у нас некоторые, я не хочу, потому что это… ну как если бы меня послали на каторгу. Многие умирают от такой работы, а платят за неё очень мало. Может, когда я вырасту, я решусь заняться чем-нибудь другим, но пока думать об этом рано.

— А мою помощь ты решительно отвергаешь?

— Я ни в чьей помощи не нуждаюсь.

Мистер Эдвард задумчиво смотрел на меня.

— Но ты ведь не будешь пытаться уйти внезапно, как сделал этой ночью? Мы хотя бы попрощаемся?

— Ладно.

Мне стало очень горько и обидно. Теперь это чувство появлялось болезненными вспышками и заставляло говорить дерзкие и грубые вещи.

— Когда я буду иметь удовольствие покинуть этот дом, я вам об этом сообщу. Достану из тайника часы, брошь и кое-что ещё и попрощаюсь с вами.

— Договорились.

Я ушёл, но никакого приятного ощущения от своей выходки не испытал. На душе осталась какая-то муть и двойная неприязнь к мистеру Эдварду за его непонятное терпение и желание несмотря ни на что оставить меня здесь.

Я заметил мелькнувший силуэт отца Уинкла и, сам не знаю почему, заглянул в гостиную. Там в кресле бессильно полулежала леди Кэтрин, и лицо у неё было почти мёртвое.

— Леди Кэтрин, вам плохо? — испугался я.

— Да, мне очень плохо, — сказала она незнакомым голосом. — Не знаю, как я это переживу. Ты очень обижен на моего сына Чарльза? Эдвард говорит, что обижен. Но, может быть, и тебе станет его жаль, когда ты узнаешь, что его нет в живых. Сначала Берт, потом Шарлота и малыш и теперь Чарли.

— Как нет в живых? — растерялся я. — Он был здоров, когда уходил из дома. Что с ним случилось?

— Не знаю, — как во сне говорила старая женщина. — Не знаю. Знаю, что его нет в живых, а отчего — не знаю. Здесь, в сердце такая пустота, такое горе… Иди, мальчик, к себе. Может быть, мой сын, и правда, поступил с тобой не очень хорошо, но ты всё-таки пожалей его. Он был добрым человеком и никому не хотел причинять зло… Иди к себе, Роберт.

Я ушёл, озадаченный и встревоженный. Да, я был зол на мистера Чарльза, испытывал к нему обиду, отвращение и ненависть, но теперь, после слов леди Кэтрин, я был растерян. Смерти я ему не желал, хотя в минуту острого раздражения мог сказать что угодно. Теперь я бы пожелал ему всех благ жизни, лишь бы он был жив и его мать не страдала так сильно.

— Отец Уинкл, — позвал я священника, когда вновь его увидел, — по-моему, леди Кэтрин очень плохо.

— Да, дитя моё, ей плохо. Она внушила себе ужасную вещь, и лишь возвращение мистера Чарльза рассеет этот самообман, а он, как нарочно, не собирался вернуться этой ночью.

— Так это неправда, что мистер Чарльз…

— Конечно, нет, сын мой. Надеюсь, что миледи в этом скоро убедится.