Но, возможно, здесь имеется в виду не герой баллад о «зеленом лесе», а просто крестьянин (долго служивший в изящной литературе символом грубости и низменности), которого британские авторы той эпохи порой собирательно называли Робином[415], а французские — Жаком.
Неизвестный же создатель нравоучительного трактата «Богач и бедняк» («Dives and Pauper»), написанного около 1410 года, сетовал, что многие слушают песни о Робин Гуде куда охотнее, чем церковные службы и проповеди. «Они скорее пойдут в таверну, чем в Святую Церковь, скорее станут слушать историю или песню о Робин Гуде или о какой-нибудь непристойности, чем мессу, заутреню или что-нибудь из Господней службы» (DP 1980: 189), — писал анонимный сочинитель, критикуя тех, кто недостаточное внимание уделял духовной жизни.
Во второй половине XVI века Эдвард Деринг (Edward Deringe; 1540?— 1576), английский ученый, политик и знаток старины, уже жаловался на пристрастие минувших поколений к балладам о Робин Гуде и даже уподоблял эти произведения колдовским чарам. При этом истории о лесном стрелке Деринг ставил в один ряд не с романами о благородных героях — Бевисе Хэмптонском, Гае Уорикском и Артуре, — которые он называл «детскими нелепицами», а с «бессмысленными деяниями» Гаргантюа, Эзопа и анекдотами про готэмских глупцов[416] (см.: Singman, Forgeng 1998: 116). В отличие от Деринга, Уильям Тиндейл (William Tyndale; 1494?—1536), ученый и переводчик Библии, поместил Робина на одну доску с другими героями, однако общая оценка баллад осталась отрицательной:
Вас вынуждают читать о Робин Гуде, Бевисе Хэмптонском, Геркулесе, Гекторе и Троиле — тысячи историй и побасёнок о любви, распутстве и грубости, таких мерзких, какие только можно вообразить, и всё это, чтобы развратить молодые умы, вопреки учению Христа и Его апостолов.
Весьма негативный посыл упоминание Робин Гуда несет и в пьесе Джорджа Пила (George Peel; 1556—1596) «Знаменитая хроника короля Эдуарда I», где оно как бы снижает политическую значимость мятежника Ллевелина[417]. Последний вместе со своими соратниками разыгрывает сценку о лесных стрелках, напрямую отождествляя себя с ними. В пьесе, отчетливо направленной против валлийских бунтарей, этот сюжет ассоциируется с изменой; к тому же столь легкомысленное занятие — игра в Робин Гуда — вероятно, по мнению автора, должно было выставить героев не в лучшем свете. Иными словами, песни, баллады и истории о Робин Гуде, с точки зрения современников-моралистов, были полны бессмыслицы и влекли к нравственному упадку.
Немало претензий у образованной части общества вызывали и Майские игры, одним из популярных участников которых был Робин Гуд. Эти празднества не только казались воплощением дурного вкуса и распущенности, но вдобавок провоцировали нарушение «дня субботнего»[418]. В частности, об этом писал пуританский автор Мартин Марпрелейт (Martin Marprelate)[419], критикуя не только неблагочестивых прихожан, но и неразумных священников:
Мальчик в церкви слышит Летнего лорда с его Майскими играми или Робин Гуда с танцорами, которые проходят мимо, и идет за ними. Добрый Джилбери (священник. — В.С.), хоть он и стоит за кафедрой <...>, тут же заканчивает проповедь, говорит: «Ха-ха, вот и они, идем с ними» <...>, спускается и уходит.
Хрестоматийна также история, случившаяся в 1530-х годах с Вустерским епископом Хью Лэтимером, который однажды обнаружил, что церковь заперта, поскольку горожане, не желая слушать проповедь, отправились праздновать «день Робин Гуда» (дело, очевидно, происходило в начале мая).