Роберт Маккаммон. Рассказы (СИ)

Что-то угодило в него, накрыло, точно океанская волна, и Брэд услышал раскатившийся ударом грома крик чудовища. На несколько секунд он ослеп и оглох, но боли не было… только колючая щекотка, угнездившаяся глубоко в костях.

Брэд поднялся, опять побежал и тут заметил, что с рук у него слезает плоть; вниз, медленно покачиваясь, плыли кусочки, отделившиеся от лица. По ногам Брэда побежали трещины, плоть отпала; он увидел свои кости.

— ГОРОД ГИБЕЛИ! — услыхал он крик чудовища. — ГОРОД ГИБЕЛИ!

Брэд споткнулся. Плоть его ступней осталась лежать на мостовой, теперь на бегу он отталкивался от асфальта голыми костями. Он упал, задрожал, скрючился.

— Мне холодно, — услышал он свой стон. — Мне холодно…

* * *

Она проснулась с памятью о громе, прокатившемся по каждой её косточке.

Дом был погружен в тишину. Будильник не прозвонил. Суббота, поняла она. Сегодня работы нет. Выходной. Но, Господи, что за кошмар ей приснился! Теперь сон таял — спутанный, невнятный. Прошлой ночью была гроза — Сара помнила, что проснулась и увидела вспышку молнии. Но, каков бы ни был кошмар, сейчас она не могла воскресить его в памяти; Сара подумала, что ещё она помнит, как Брэд что-то говорил — но что именно, она теперь не могла сообразить…

Какой… странный свет. Он не похож на июньский. Больше напоминает… да, свет зимнего дня.

Сара вылезла из кровати и пересекла комнату. Отдернув белую занавеску, она выглянула и прищурилась.

В кронах деревьев и над крышами домов Бэйлор-стрит висел плотный серый туман. Где-то далеко гремел гром, и Сара Форбс сказала:

— Брэд? Милый! Погляди-ка!

Он не ответил, не пошевелился. Сара взглянула на мужа, увидела на простыне, которой он укрылся, точно саваном, волну тёмных волос.

— Брэд? — снова сказала она и шагнула к кровати.

И вдруг вспомнила, что он говорил прошлой ночью, когда она, не вполне очнувшись от сна, села и увидела трескучую молнию.

Мне холодно, мне холодно.

Сара ухватила край простыни и потянула.

Перевод: Е. Александрова

Клетка Желторотика

Robert McCammon. "Yellachile's Cage", 1987.

Писатель из меня никудышный, но все равно хочется. Пусть останется на бумаге. Так это больше похоже на правду, чем когда крутится в голове. Карандаши с ластиками, конечно, занудное дело. Но я теперь в библиотеке учусь печатать на машинке. Мистер Уилер обещает научить меня всем клавишам, как бумагу вставлять, ленту менять и прочее. Он человек честный.

Ну вот, взялся писать, а с чего начать — не знаю. Говорят, начинать надо с самого начала. Так тому и быть.

Я совершил преступление — мне так сказали, и я никогда не отказывался. Если тебя хотят пырнуть ножом, надо успеть пырнуть первым. Я увидел, как сверкнуло лезвие, когда он вытащил его из-под куртки, и слава Богу, у меня хорошая реакция, иначе бы я сейчас сидел на облаке. Матушка моя уже, так вот она всегда говорила, что сидеть мне на раскаленных угольях там, куда не проникает луч солнца. У неё со мной была куча проблем, что верно, то верно. У всех со мной всегда были проблемы. Ну, вообще-то никого не сажают в тюрьму за слишком громкое пение в церкви, это я наверняка знаю.

Про Брик-Ярд я знал всегда. На самом деле что называется тюрьмой Брикнейла, но никто внутри и почти никто снаружи так её не называет. О местечках такого типа ты впервые узнаешь ребёнком, потом начинаются всякие делишки, и в какой-то момент ты наконец переступаешь эту черту. Ну, вы меня понимаете. Господи, если бы каждый в Мэйсонвилле, кто говорил мне: «Парень, по тебе Брик-Ярд плачет», вместо этого дал бы мне хотя бы по десять центов — меня бы тут не было.

Мэйсонвилл — городок, где я родился и вырос, но это не мой дом. Никогда я особо не чувствовал его своим домом. Папаша мой свалил от нас, когда я был ещё ребёнком. Матушка говорила, я его вылитая копия и дурная кровь во мне тоже от него, а я в ответ говорил, чтобы она прекратила это дело, не то разнесу тут все в клочья. Вполне мог. Сделать вид, что я бешеный, — был единственный способ заставить её перестать причитать, какой я плохой и какой плохой был мой отец и все такое. Потом она говорила, будто у меня такой нрав, что я мог бы разнести стены Брик-Ярда, но я просто притворялся, что бешеный, чтобы ко мне не так приставки. Пусть лучше психом считают, зато никто не будет постоянно лезть к тебе в задницу.

Ну, про Брик-Ярд говорить особо нечего. Здесь всегда серо, даже если за окнами яркое солнце. Длинные коридоры, множество камер. Всегда воняет. Пот, моча, да ещё эта тошнотворная гадость, которой стены и полы моют. Сортир по соседству с моей камерой. Отлично видно, как старина Дюк или Кингмэн взгромоздятся на очко, рычат и головой вертят во все стороны. Это старая тюрьма, и по ночам она стонет.