Роберт Бернс в переводах С. Маршака

«Ваше предложение поистине великодушно, — писал Бернс молодому Миллеру, — и я искренно вам благодарен. Но я вижу, что принять его, в моем теперешнем положении, я не смею. Вам хорошо известны мои политические убеждения. И будь я человеком одиноким, не связанным семьей — женой и детьми, я бы с самым пылким энтузиазмом предложил свои услуги: тогда бы я мог пренебречь всеми последствиями, отсюда вытекающими, — и пренебрег бы ими непременно... Но теперь я не смею играть судьбой беспомощных существ, благополучие и самая жизнь которых зависят от меня... А пока что я счастлив отдать в газету свою Оду («Брюс — шотландцам») — только пусть ее печатают анонимно и как бы без моего ведома, будто она случайно попала им в руки... Более того, если м-р Пэрри, в чьей порядочности после вашей рекомендации я не сомневаюсь, — если он сможет указать мне адрес и путь, по которому можно направлять ему почту так, чтобы об этом не проведали шпионы, безусловно следящие за его перепиской, я буду счастлив пересылать ему всякие пустяки, которые я напишу..."

Пэрри напечатал оду «Брюс — шотландцам», но не решился напечатать злые эпиграммы, присланные поэтом в том же письме... На этом и окончилось сотрудничество Бернса в газете.

А эпиграммы делались все несдержаннее: чем старательней акцизный чиновник скрывал свои чувства, тем откровеннее становился поэт... И письма этих лет полны желчи. Его постоянная корреспондентка — миссис Денлоп, старая дама, писавшая посредственные стихи и очень искренно преданная Бернсу, обиделась на него за то, что он удивлялся, почему их общий друг, доктор Мур, «скулит» по поводу казни французского короля и королевы. «Неужто стоит хоть на миг останавливать внимание на том, что казнили болвана-клятвопреступника и бессовестную проститутку — и это в такой час, когда благополучие миллионов висит на волоске...»

Бернс очень огорчился, что после этого миссис Денлоп перестала ему писать: «Увы, сударыня, мне трудно лишаться даже самых малых из оставшихся мне радостей. Эта осень унесла мою младшую дочурку, мою любимицу... Едва оправившись после этой утраты, я стал жертвой жестокой ревматической простуды, и чаша весов долго колебалась между жизнью и смертью...»

К этому времени — середине девяностых годов — симпатии к Франции, особенно широко распространенные среди шотландцев, были притушены угрозой высадки французских войск на Британские острова. Даже такие заядлые бунтари, как Максвелл и Сайм — а вместе с ними и Бернс, — вступили в отряд дамфризских волонтеров. Бернс написал стихи «Высокомерный Галл» — в них он дает отпор всем «чужеземцам», которые посягают на независимость другой страны.

И хотя в одной из строк этого стихотворения и отдана дань «верноподданническим» чувствам (предлагается спеть «Боже, храни короля») — даже в эти официальные стихи Бернс сумел вложить мысль о том, что народ — важнее всего и сам должен решать свои внутренние дела. «Может, в нашем государственном котле и есть дыры, но черта с два мы позволим чужому меднику вколачивать в него заклепки».

Этим и ограничивается официальная поэзия Бернса. Правда, он попытался принять участие в выборной кампании и написал несколько баллад в честь выдвинутого кандидата, но все это были мертворожденные слова. По-прежнему он вкладывал душу только в песни: в эти прощальные годы жизни написаны такие прекрасные и целомудренные строки, как «Ночлег в пути», «Босая девушка» и одно из самых последних стихотворений — «В полях под снегом и дождем». Оно посвящено совсем молоденькой девушке, Джесси Дьюаре, которая помогала Джин ухаживать за больным мужем. В стихах нет ни слова жалобы — наоборот: поэт обещает защитить «своего милого друга» от зимних вьюг, житейских бед и невзгод. Роберт Бернс до конца оставался защитником и рыцарем слабых...

А конец был уже близок. Доктор Максвелл прилагал все свое врачебное искусство, чтобы поддержать силы Роберта. Максвелл не виноват, что не понял сущности заболевания своего друга, иначе он не послал бы ревматика, с больным сердцем и до предела издерганными нервами, на холодные купанья, прописав, кроме этого, «бутылку портвейна ежедневно» и — по возможности — верховую езду, «чтобы размять суставы».