Роберт Бернс в переводах С. Маршака

Бернс был не одинок: в радикальное общество «Друзей народа», входило много выдающихся политических деятелей. В Шотландии, больше чем где бы то ни было, поверили в возможность коренных реформ, возможность вернуть свою независимость. И Шотландия пострадала больше всех; когда на Британских островах начались безжалостные преследования тех, кто поднял голос за свободу, суровее всего расправлялись с шотландцами. И если Бернс не был сослан на четырнадцатилетнюю каторгу в гнилой австралийский залив Ботани Бэй, как некоторые другие, то он сам крепко-накрепко запер на замок свои мысли и чувства. О его «крамольных» взглядах и о том, что он послал в подарок Конвенту четыре мортиры, конфискованные у контрабандистов, донесли в акцизное управление, и поэт чуть не лишился места. Дело удалось замять, а он в тоске написал на официальной бумаге свое известное четверостишие:

К политике будь слеп и глух,
Коль ходишь ты в заплатах.
Запомни: зрение и слух —
Удел одних богатых!

Сейчас нелегко с точностью восстановить, какое именно участие принимал Бернс в тайных обществах и в распространении запрещенной литературы. Множество писем и стихов тех лет сожжено и самими корреспондентами и их наследниками. Так сгорела переписка Бернса с Мэри Уолстонкрафт — английской писательницей, женой писателя Уильяма Годвина. Она была другом знаменитого поэта Блейка, который был тогда безвестным гравером, иллюстрировавшим ее книги. Именно потому, что ее переписка с Бернсом была сожжена, мы можем догадаться, что там несомненно шла речь о многих «запретных» вещах — и, вероятно, о книге «Права человека», за чтение которой сурово карали. Автором этой книги был прославленный публицист Том Пейн, которому Блейк помог бежать из Англии, где Пейна заочно приговорили к смертной казни. Известно, что Бернс не только читал эту книгу, но и написал под ее впечатлением стихи «Честная бедность», которые еще тогда называли «Марсельезой простых людей». Бернс говорил, что эта песня — «несколько отличных прозаических мыслей, переложенных в стихи». И когда Бернс написал изящный театральный пролог для «прелестной Луизы Фонтенелль», он назвал его «Права женщины», намекая на запретные «Права человека».

Два друга скрашивали его жизнь в Дамфри́зе: доктор Максвелл и Джон Сайм. Доктор Максвелл недавно вернулся из Франции, где участвовал в революционном восстании и даже присутствовал при казни короля Людовика. О его революционных настроениях знали многие, и только сдержанность и молчаливость спасли его от ссылки. Доктор Максвелл, как видно из сохранившихся писем, отлично понимал, что тревога и тяжкое душевное состояние — половина болезни Бернса, и старался успокоить и ободрить его, насколько мог.

Верным до конца другом был и Джон Сайм — владелец небольшого загородного дома, неподалеку от Дамфри́за. Умный, добрый, широко образованный человек, с отличным вкусом, Сайм любил «Робина» как настоящий друг и настоящий читатель: он понимал, что Бернс — замечательный поэт, беспокоился за него, уговаривал его быть поосторожнее, но сам с восхищением повторял в письмах его «разительные остроты», прося своего корреспондента никому их не показывать, — иначе кто-нибудь из «верноподданных», над которыми издевался Бернс, «перережет Робину глотку», Благодаря Сайму и его переписке с эдинбургскими друзьями Бернса мы знаем, насколько преувеличены и несправедливы все толки о том, что в последние годы Бернс пил больше, чем надо. Сайм рассказывал, что Бернс почти всегда «уходил из-за стола вместе с дамами» и не присоединялся к обычным возлияниям мужчин. На его больное сердце алкоголь действовал очень плохо — он сразу терял самообладание, часто говорил неосторожные вещи, а весь следующий день был болен и угнетен.

Были у Бернса друзья не только в Шотландии: сын бывшего хозяина его фермы Питер Миллер написал ему большое письмо, предлагая переехать в Лондон. Мистер Пэрри, редактор лондонской «Морнинг кроникл», приглашал Бернса постоянным сотрудником этой чрезвычайно свободомыслящей по тому времени газеты.