Roads that don't end (СИ)

Мэллори должна возмутиться, однако она просто таращится сначала на него, а потом на визитку, как на ядовитую змею. И понятия не имеет, что с ней делать.

— Даже не вздумай водить с ним знакомство! — ахает Зои, личный секретарь мисс Гуд. Она как раз спускается вниз с папкой, полной каких-то документов. — Выбрось его номер немедленно, чтобы Корделия не заметила! И в солевой ванной помойся, чтобы очиститься!

— Это… обязательно? — выдавливает из себя Мэллори. Зои качает головой.

— Да, — она перехватывает свои документы удобнее. — Майкл Лэнгдон запорол нам несколько законопроектов, которые Корделия готовила полгода! Тот ещё гад.

Зои стучит каблучками по ступенькам дальше, а Мэллори совсем теряется. Разве она сможет привыкнуть к происходящему здесь?

Она прячет визитку Майкла Лэнгдона среди бумаг. Она не собирается пользоваться его щедрым предложением, совсем нет, просто привыкла хранить контакты, которые ей когда-то подсунули. Мэллори спешит обратно к своей небольшой приемной. Время общения с избирателями ещё не закончилось.

========== Прошлое и будущее (Патрик/Хана, Патрик/ОЖП, “Клуб романтики: Рожденная Луной”) ==========

Комментарий к Прошлое и будущее (Патрик/Хана, Патрик/ОЖП, “Клуб романтики: Рожденная Луной”)

Aesthetic: https://vk.cc/c1Ue83

Самое страшное проклятье вампира — это время. Оно утекает сквозь пальцы; ночь следует за ночью, но живые мертвецы, живущие лишь за счет чужой крови, не стареют, вынужденные наблюдать, как их любимые люди стареют и умирают.

Наверное, Патрику не стоило жениться на Хане, зная, что она никогда не попросит сделать её вампиром. Она слишком любила солнце, слишком дорожила каждым днем своей смертной жизни, чтобы ограничить себя ночными бдениями. И слишком любила вкусно поесть, чтобы сменить чревоугодие на кровь.

И ей нравилось наблюдать за изменениями в её внешности. Хана не плакала из-за морщин, не переживала из-за седых прядей, что так завораживающе серебрились в её светлых волосах. Она говорила, что каждая морщинка добавляет ей мудрости, а каждый седой волос напоминает, что её сердце билось, переживало, страдало и любило. Патрик обнимал её и спрашивал: неужели я заставляю тебя страдать? Хана улыбалась и ничего не отвечала. Она была дитя цветов, навечно родом из шестидесятых, но при этом — неколебимо уверенная, что нет ничего лучше, чем порядок вещей, заложенный высшими силами: взрослеть, мудреть, стареть и умирать.

Патрик не смел переубеждать её. Не смел настаивать; всё равно Хана стояла бы на своем, а ему оставалось лишь смириться с её решением.

Всегда смирялся, пусть её упорство и причиняло ему боль.

Он бредет по городу, неоновые вывески моргают в темноте — алые, фиолетовые, синие вспышки. Клубы, бары, тату-салоны. Он помнит, как менялись эти улицы; время скользит, не задевая его. Патрик знает каждый закоулок и каждый бар здесь, и каждый камень мостовой хранит его воспоминания.

Торговый центр не выключает огни, даже когда закрыт, а Патрик помнит времена, когда на месте этого молла был кинотеатр, старенький и уютный, с вкуснейшим попкорном — ну, по крайней мере, так говорила его жена, сам-то он вкуса не чувствовал. Иногда они с Ханой выбирались на ночные сеансы, смотрели какие-нибудь ужастики и целовались, и, наверное, кто-то из редких посетителей косился, думая, что Патрик — альфонс или извращенец, любящий женщин постарше, но ему было плевать. Этот кинотеатр снесли в начале нулевых, чтобы дать дорогу новомодным магазинам со шмотками и косметикой.

Патрик помнит, как в середине семидесятых вытащил Хану на концерт Led Zeppelin, и эти воспоминания оживают для него снова и снова. Он помнит, как она радовалась, обнимала его, подпевала песням, которые знала наизусть. За долгие годы жизни с Ханой у Патрика сохранилось множество моментов любви и нежности; он их нанизывал, как жемчужины, на нить памяти, а потом перебирал, лежа в постели в час рассвета, когда его время уже закончилось, а время людей ещё не началось.

Потому что воспоминания — всё, что у него осталось.

Ханы больше нет. Её нет уже двадцать лет, а Патрик всё выглядит юнцом, как и прежде. Его по-прежнему пытаются склеить юные девочки, не подозревая, что его сердце раз и навсегда было отдано Хане больше семидесяти лет назад. Он разгадывает их уловки, как подростки щелкают семечки — легко и непринужденно; люди давно перестали быть для него загадкой.

Кроме Ханы. В её душе всегда оставались тайны, до самой её смерти, и некоторые из них он так и не смог раскрыть.

Патрик жалеет, что не может видеть сны. Быть может, Хана бы ему приснилась.

Его смена в тату-салоне должна начаться через полчаса. Он добирается до салона, неспешно готовит рабочее место — у него есть один заказ на глубокую ночь, на три утра. Ничего особенного, однако часа два провозится придется, и вовсе не потому, что Патрик работает медленно. Просто его возможную скорость работы над татуировкой обычный человеческий организм не выдержит, а вампиры приходят к нему не так уж и часто.