Рижский редут

Я рассчитывал по дороге рассказать Шешукову о случившейся со мной неприятности, но за вице-адмиралом увязалось немало народу со своими заботами и вопросами. Наши шесть канонерских лодок и прочие мелкие суда находились в боевой готовности, но, чтобы выводить их и выстраивать живой стеной вдоль Двины, требовался приказ Шешукова, приказа же пока быть не могло – он знал о положении дел слишком мало.

Дела же обстояли прескверно. В замке мы узнали о потерях – шесть сотен убитых, да три сотни попали в плен. Фон Эссен не желал слушать упреков, на все у него был один ответ: пушек-де у Граверта и Клейста втрое больше.

Следующее, чего нам следовало ожидать, – это появление вражеских разъездов на левом берегу Двины. Там у нас были укрепления, но оборонять их с новобранцами фон Эссен не решился. Именно это мы обсуждали со штабными офицерами, пока начальство за закрытыми дверями ругалось и искало выход из положения.

– Черт возьми! – воскликнул я. – Если пруссаки, никем не остановленные, подойдут к самому берегу и сумеют поставить там свои батареи, Рига пропала! Город не выдержит настоящего обстрела!

Что такое пушки, я знал не по рассказам. Я был в сражении у Дарданелл, я был в сражении у Афона, я видел, как далеко летит пушечное ядро и какие разрушения оно производит.

– Как будто у нас пушек нет! – возразил мне приятель мой, адъютант полковника Третьякова, начальника Рижского артиллерийского округа, по фамилии, кажется, Смирнов. – С весны стоят на новых лафетах и платформах, тяжелые – на главном валу, легкие – на равелинах. Да вот хоть на бастионе Хорна!

Этот бастион, примыкавший к Рижскому замку, был один из четырех, глядевших на реку. И мы поспешили туда – причем с необъяснимой радостью и азартом, как будто наше присутствие на бастионе обеспечивало городу непробиваемую защиту. Очевидно, мы просто не могли больше находиться в помещении, меня, во всяком случае, штабная обстановка просто раздражала.

Из рук в руки переходил бинокль – мы старались высмотреть, не покажутся ли вдалеке казаки Левиза. Но взоры наши упирались в здания Митавского предместья. Вдруг Смирнов закричал: он высмотрел, как из-за угла появляется колонна пехотинцев.

Левиз-оф-Менар и его офицеры замыкали отступающий отряд.

– Брошу все к чертям, переведусь к Левизу! – услышал я за спиной. – Один он только и есть у нас настоящий командир!

Колонна приближалась к наплавному мосту. Несколько всадников промчались вдоль нее, подбадривая солдат. И на мост наши пехотинцы взошли, чеканя шаг, ровным строем, как если бы возвращались с победой. Мост слегка колыхался, и мелкие волны, гонимые от устья, били в почерневшие торцы бревен. Лица солдат были грязны и суровы, это были уже лица видевших смерть воинов – хотя самому старшему из солдат я не дал бы более двадцати пяти лет. С нашей стороны к мосту уже катили повозки – чтобы принять раненых и тотчас везти их в лазарет.

Я вспомнил о начальстве своем и побежал в замок, искать Шешукова. Обнаружил я его уже в Северном дворе. Он был сердит, как и всегда после разговоров с фон Эссеном.

– Где тебя черти носят! – напустился он на меня. – Беги скорее в порт, у тебя ноги долгие, голова легкая! Прикажи найти старшину перевозчиков! Чтоб к моему приходу стоял у двери! Мост разбирать пора, выдвигать лодки – принимать тех, кто застрял в дороге!

Мы вышли на Замковую площадь и почти одновременно с нами на ней появились всадники – Левиз-оф-Менар со своими офицерами. Они торопились к замковым воротам.

– Федор Федорович! – закричал Шешуков. – Что там, как там?

– Неприятель в пятнадцати верстах от Двины! – отвечал Левиз-оф-Менар. – Ночью, того гляди, подойдет вплотную! Потом поговорим, Николай Иванович, потом!

Его гнедой конь держал морду чуть ли не у колен – так устал за эти несколько суток, но командир держался в седле прямо, даже чуть более прямо, чем полагалось бы на марше, не желал уронить своей шотландской гордости. Так он и въехал под высокую арку замковых ворот.

– Господи Иисусе, дождались… – пробормотал вице-адмирал. – А ты чего стоишь, Морозов?!

Я побежал к Цитадельному мостику.

День был столь заполнен новостями, что я просто-напросто забыл о бедной Анхен. Кабы не война, я непременно сидел бы один в своей комнате, вспоминая все хорошее, что было с ней связано, тоскуя и сокрушаясь, статочно, пролил бы немало слез – я не утратил способности плакать и знал это про себя. Пишу это не затем, чтобы оправдаться. Всякий, побывавший на войне, поймет меня и без таких объяснений.

Были посланы люди в Митавское предместье, на левый берег Двины, чтобы поторопить обывателей перебираться в крепость. Потом весь вечер разбирали мост и отгоняли плоты выше по течению, туда, где обычно причаливали приходившие из верховий Двины струги. Там их вытаскивали на берег.

У левого берега стояли лодки перевозчиков на случай, если вернется еще кто-то из отряда Левиза или же какой-нибудь растяпа-обыватель не успеет уйти вовремя через мост. Наконец Митавское предместье подожгли.