Рижский редут

Я ворвался в порт почти бегом, а бежать предстояло довольно далеко, ибо лодки стояли чуть ли не до Андреасхольма. У всех встречных я спрашивал про сержанта Бессмертного. Меня посылали все далее и далее, пока наконец один из матросов не сказал мне:

– Опоздал, братец! Наш Кощеюшка, слава те Господи, отчалил! Вон, глянь!

Он указал на паруса большого йола, выходящего на фарватер, где на почти равном расстоянии друг от друга, сажен около тридцати, стояли большие и средние канонерские лодки.

– Куда это он? – растерянно спросил я.

– На остров, как бишь его… Тут все острова – хольмы, а выговорить целиком – язык сломаешь!

Я все понял.

Времени – четвертый час пополудни. Видимо, Бессмертный собрался переночевать на Даленхольме… а как же я?..

Прыгнув на борт большой лодки, пробежав по скамье, перескочив с борта на борт, я не своим голосом завопил:

– Стойте, Бессмертный, стойте!

У Двины мелководье нешироко, через полдюжины шагов начиналась глубина. Эти полдюжины и даже вдвое больше я пробежал по пришвартованным лодкам. Йол еще только совершал маневр, поворачиваясь носом в сторону Даленхольма. Я имел шанс задержать его! Главное было – не трусить!

Я прыгнул в воду.

Плавал я тогда не слишком хорошо, да еще была у меня странная особенность – в одиночку я в воду не заходил, а только в компании. Если рядом со мной плыли другие, я чувствовал себя превосходно и мог одолеть немалое расстояние. Эта беда осталась у меня на память о раннем детстве, когда я, убежав купаться на пруд, отплыл от берега самое большее на две сажени, но мне они показались целой верстой, и я закричал и забился. Меня вытащили дворовые девки, и матушка нарочно потом обошла со мной вокруг пруда, чтобы показать, как он мал, но страх поселился в самой глубине души. По глупости своей я не делал ничего, чтобы от него избавиться. И вот вынужден был выплывать на середину реки, туда, где течение подхватит меня и унесет все дальше и дальше от йола…

– Стойте, Бессмертный! – кричал я, стараясь выгребать против течения, не прямо, а наискосок. – Да стойте же!

Каким-то чудом он меня услышал и вышел на корму.

Рядом с ним стоял немолодой командир йола. Бессмертный указал на меня, и тут же прозвучали всем известные команды, исполненные закаленной балтийскими ветрами глоткой:

– Человек за бортом! К повороту приготовиться! Поворот! Человек за бортом, два румба по левому борту… Растравить шкоты! Приготовить спасательный линь! На руле!.. Одержать!.. Принимаем человека с левого борта! Человек рядом с бортом! Подать конец!..

Меня подтянули к борту и помогли через него перевалиться. Вода текла с меня ручьями. Матросы хохотали, а Бессмертный, глядя сверху вниз, как я сажусь на палубе и стаскиваю с себя мокрую полосатую куртку, даже не ухмылялся, хотя я заслужил его ядовитую насмешку.

– Кудрявцев, дай ему сменную рубаху, – приказал сержант. – Прими его одежку, прополощи, повесь хоть на ванты или на скамью положи. Пока дойдем до Даленхольма, глядишь, высохнет.

День, к счастью, был жаркий. Купание не причинило мне вреда. Но я некоторое время сидел на палубе, боясь подняться на ноги, потому что испытывал головокружение. Бессмертный терпеливо ждал.

На йоле я оказался впервые. Как и гемам, он был позаимствован у шведов. Небольшое верткое судно с маленьким экипажем строили для морских сражений в шхерах, при этом благодаря хитро устроенной корме оно могло нести пушку немалого калибра. В длину йол имел чуть поболее шести сажен да в ширину – сажени полторы; благодаря малой своей осадке он мог преспокойно плавать по любому мелководью.

Мимо проплывала Рижская крепость, так хорошо мне знакомая, наконец позади остался и Карлов бастион. Йол шел ходко, Бессмертный совещался с командиром о каких-то служебных делах. Наконец я встал, имея вид весьма потешный – широкая холщевая рубаха и голые ноги.

– И что же сие означало? – спросил Бессмертный.

– Я хочу все вам рассказать.

– Все?

– Все.

– Очевидно, вас клюнул жареный петух в известное место, – без тени улыбки произнес сержант.

Я только вздохнул.

За нашим йолом шел еще один. Прислушиваясь к разговору, я понял, что они везут на Даленхольм боеприпасы. Поскольку у канонерских лодок трюмов не имелось, взять с собой большое количество пороха и ядер они не смогли. Сейчас оба йола основательно загрузились и шли с малым экипажем: если обыкновенно на йоле человек двадцать матросов, то на нашем сейчас было восемь, не считая командира.

Сейчас Бессмертному было не до меня – он увлеченно спорил с командиром йола о достоинствах единорогов и фальконетов, что бьют свинцовыми ядрами. Да и не место тут для откровенных бесед. Я молча следил за гребцами и матросами.

До сих пор мне почти не доводилось плавать по реке, разве что по Неве в детстве, когда богатый родственник устраивал водные праздники с роговой музыкой. Я примерно представлял себе, что должно совершать парусное судно на просторах Средиземного моря. Но лавировка – она и на реке лавировка. Особых премудростей в ней нет, но приходится помнить про мели и постоянно гуляющий ветер, да и про течение, которое совсем не в подмогу.