Ритм-секция

Рейс «Юнайтед» в Нью-Йорк был отложен на час. Петра не удивилась. Затем объявили о задержках других рейсов, в том числе ее «Варига» в Лондон, также на час. Большинство других рейсов, однако, вылетали вовремя. По мере того как вечерняя квота подходила к концу, количество пассажиров, бродивших по зоне вылета, начало уменьшаться.

Без четверти двенадцать наконец был объявлен ее рейс. Взяв у Петры посадочный талон, стюардесса проводила ее до кресла 9L. Пока другие пассажиры занимали свои места, Петра читала газету «Франкфуртер альгемайне». В иллюминатор ей был виден стоявший по соседству «Боинг-747» авиакомпании «Юнайтед», летевший в Нью-Йорк. Напряжение не оставило Петру даже когда ее собственный самолет вырулил от терминала. Какая-то часть ее по-прежнему ожидала, что рейс отменят. Напряжение владело ею даже тогда, когда «Вариг» выезжал на взлетную полосу, и оставило ее лишь тогда, когда тот наконец оторвался от земли.

Прижавшись лицом к иллюминатору, Петра наблюдала за тем, как внизу исчезают сверкающие огни Рио-де-Жанейро.

Она больше не действовала на автомате и потому впала в панику. Открыла глаза. Рана в боку ныла, но головная боль была еще хуже. Вокруг нее сгустились тьма и гул. Потребовалось мгновение, чтобы вспомнить, где она. Обе руки крепко сжимали подлокотники, тело затекло от напряжения. Петра заставила себя дышать глубже и медленнее. Когда ее глаза привыкли к сумраку, огляделась по сторонам. Салон был практически пуст. Она была единственным пассажиром в ряду номер девять.

Чувствуя влагу на ребрах, Петра нашла в ручной клади небольшую аптечку и направилась в туалет. Здесь расстегнула белую шелковую блузку. На той были пятна крови. Оторвав от раны пластырь, она увидела, что швы разошлись. Петра вытерла кровь, подсушила рану и заклеила ее свежим пластырем.

Посмотрев в зеркало, она видела себя такой, какой была на самом деле: не боевым роботом, а испуганной, растерянной мошенницей. На несколько секунд Петра Рейтер пропала. Она вновь была Стефани. Снова закрыв глаза, увидела хныкающего Марина, увидела, как упал Феррейра, ощутила тяжесть пистолета в руке. Когда же она вновь их открыла, то не узнала зрачков, что смотрели на нее из зеркала.

Петра нашла стюардессу и попросила кофе. Свернувшись в клубок на своем сиденье, приподняла на иллюминаторе шторку, и ей на колени просочился дневной свет. Она залюбовалась небом, кривизной горизонта, где сапфир переходил в пурпур, а затем черноту, и первыми огненными языками солнца.

Когда ей принесли кофе, тот был крепким и сладким.

16

Пройдя в Хитроу таможенный досмотр, Петра позвонила по телефону. Ответил знакомый голос; ей было приятно его слышать.

– Да?

– Это… – Кто она теперь для него? Понадобилась пара секунд, чтобы вспомнить. – Это Стефани.

– Ах да. Как у тебя дела?

– Это я хочу узнать у вас. Могу я приехать прямо сейчас?

– Где ты?

– В Хитроу.

– Да, без проблем. Жду тебя у себя через час.

Она поехала на метро. Прижавшись лбом к грязному окну, наблюдала, как за ним мелькают предместья Западного Лондона. Ее по-прежнему терзали сомнения. Что пошло не так? Почему Марин внезапно нацелил на нее пистолет? Из-за Мехелена? Вряд ли. В конце концов, это Александер, выдав себя за Петру Рейтер, связался с Марином, а не наоборот. Возможно, она сама допустила ошибку, которая ее выдала… Петра попыталась вспомнить свой разговор с Марином. Увы, в голове остались лишь какие-то несущественные его фрагменты.

Да, Марин был чудовищем… правда, в то же время и человеком. На его совести больше смертей, чем можно себе представить. Но он также был мужем. Причем трижды. А также отцом пяти детей. А Феррейра? Были ли у него жена и дети? Если нет, все равно он чей-то сын или же брат. Горе было цепной реакцией; через Марина и Феррейру Петра затронула жизни множества других людей.

Она чувствовала себя подвешенной между двумя разными личностями – той, кем когда-то была, и той, кем ей полагалось быть сейчас. В Рио она была Петрой. Сейчас, пусть лишь временно, снова превратилась в Стефани – растерянную, одинокую, уязвимую, что было нетипично для Петры. Но больше всего ее тревожило то, с какой легкостью она была Петрой, сколь естественно чувствовала себя в этой роли. Она действовала на автомате, верно и точно, как учил ее Бойд, как требовал от нее Александер. Лишь теперь, после того как все было позади, она ощущала эффект своих действий. То, что она лишь чудом осталась жива, приводило в ужас ту часть ее, которая была Стефани, и наполняло приятным волнением ту, которая была Петрой.

На остановке Грин-парк она пересела с линии Пиккадилли на Юбилейную и доехала до Бонд-стрит, откуда пешком дошла до Джордж-стрит. Доктор Брайан Резерфорд, как обычно, был рад ее видеть – худой, с волосами с проседью и желтоватым лицом, одетый в мешковатый твидовый костюм, какие любили носить герои британских фильмов пятидесятых годов. Он провел ее в кабинет, где Петра разделась до пояса. Увидев швы на ее боку, вопросительно поднял брови:

– Кто это сделал?

– Я сама.