Рисуко (ЛП)

Вскочив на ноги, я бросилась на кухню, замерла, попыталась повернуться и поклониться, а потом побежать, но споткнулась, поднос и миски полетела в воздух. Несколько разбилось. Я попыталась поднять их, и Чийомэ-сама проревела:

— Брось тарелки, балда. ИДИ! — я выбежала, слыша ее рычание. — Остальные остаются здесь.

29

Обязанность

— Полынь! — прорычал Ки Сан, вытаскивая крошечные пилюли из травы. — Могуса! Старики говорят сжигать такое каждый год, да?

— Да, — сказала я. Руки дрожали. Я надеялась, что Братишки следили за Миэко. — На Новый год. Одна пилюля…

— …на один год, да, да, — он глубоко вдохнул. — Зажги эти и держи у его пяток, слышишь? Пока не проснется. Вскрой мозоли, если нужно будет. Не останавливайся, пока не проснется.

— Да, Ки Сан.

Он схватил миску маринованного имбиря.

— Помаши этим под ее носом.

— Ее?

— Его! Его носом! — он, казалось, бросит глиняной миской в меня. — Не беси меня, девчушка.

— Да, Ки Сан-сан, — я забрала имбирь и прижала обе травы к животу.

— Иди, — он повернулся к котелку с водой на огне, она закипала. — Я буду, как только приготовлю настой.

— Да, Ки Сан-сан.

— Иди!

И я пошла. Разум не покидал недавний сон об отце, танцующим, как Миэко, и ссора, которую я подслушала, и звук падающих тел солдат Имагавы на татами. Я знала, что Миэко была убийцей. Она казалась милой и грациозной, даже доброй ко мне, но ее учили забирать жизнь. Я не могла отдать ей жизнь Масугу-сана.

Снег перестал идти, тучи расступились, и утро было ясным и очень холодным. Я бежала по покрытому снегом двору, держа имбирь и полынь так нежно, как только могла дрожащими пальцами.

Старший из Братишек стоял у входа в гостевой домик, словно статуя на входе в храм Будды на Сосновом берегу. Его ноги были широко расставлены, а рука лежала на рукояти меча. Хотя выражение его лица было спокойным, смотрел он с яростью.

— Я п-принесла травы для М-масугу-сана, — он не отошел, и я добавила. — От Ки Сана.

Его лицо не смягчилось ни на йоту, но он отошел и отодвинул дверь для меня.

Внутри творился хаос. Ширмы валялись, татами лежали не на местах, посреди пола оказалась ваза. Я начала поднимать ее, но поняла, что у меня уже полные руки, и что у меня есть задание важнее, чем уборка в комнате лейтенанта.

Другой Братишка стоял у входа в спальню с отвращением на обычно теплом лице. Я услышала стон из другой комнаты и тихое пронзительное ругательство.

— Скрывать все! Я говорила, — рычал высокий голос, и я убедилась, что это могла быть Миэко. — Игры с куноичи приносят лишь боль. Я говорила!

Я хотела броситься на помощь Масугу, но страх приковал ноги к полу.

Лейтенант издал стон, и Миэко прокричала:

— Нужно было выпить все, идиот! — и пропажа — бутылка сакэ — вылетела из дверей и разбилась о стену над головой Братишки. Впервые за все время он дрогнул.

Теперь мои ноги освободились. Я вбежала в комнату, все еще прижимая лекарства к животу, готовая защищать Масугу.

Лейтенант лежал на матрасе, глаза были открыты, но ничего не видели, а лицо блестело от пота. Миэко тоже вспотела, но его лицо было бледным, ее же — необычно красным. Ее волосы, что обычно были уложены, свисали растрепанными прядями. Она напоминала медведя. Злую медведицу.

Она ударила его по плечу с удивительной силой, он застонал. Она зарычала и затрясла его, бормоча:

— Идиот! Все. Ты должен был выпить все прошлой ночью, так? Бака-яро! — Миэко тряхнула Масугу еще раз, а потом ударила по спине.

Я, видимо, вскрикнула, потому что она подняла голову, увидела меня и нахмурилась.

— Ты.

— Я не дам ему умереть, — пропищала я.

Ее глаза медленно расширились.

— Что у тебя?

Я опустилась на колени напротив нее рядом с Масугу, стараясь показать ей, что буду его защищать.

— Имбирь. И полынь.

— От Ки Сана?

Я кивнула.

— А настой?

— Он делает его. Сказал, нужен свежий женьшень.

Ее глаза сузились.

— Дай имбирь.

Несмотря на мое недоверие, я отдала его. Она открыла крышечку, а я посмотрела на лицо Масугу. Его глаза были теплыми, но не человеческими. И я поняла, что это потому, что у него почти исчезли зрачки.

Она понюхала маринованный имбирь, а потом вытащила кусочек и попробовала. Она кивнула, лицо ее снова стало спокойной маской, к которой я привыкла.

— Мне имбирь, — сказала она. — А ты можешь жечь пилюли у его ног.

— Я… — я прижала обе травы к груди. Не знаю, что я представляла — что она как-то отравит его имбирем? — Я… не умею жечь могусу. Могу его ранить.

— Вряд ли ему будет больнее, чем сейчас, — я не шевельнулась, и она, вздохнув, протянула руку. — Тогда дай мне полынь.

И я дала. Не нашла повода отказать.

Она вытащила длинную соломинку из татами и зажгла от огонька, греющего комнату.

— Если хочешь помочь, разломи имбирь под его носом.

Я послушалась, сжала кусочек между большим пальцем и указательным. Его ноздри дрогнули от аромата, хотя остальное лицо не двигалось.

Горький запах горящей полыни столкнулся со сладким жаром имбиря. Я посмотрела на ноги Магусу, где сидела Миэко с яростной решимостью на лице. Она сейчас напоминала волчицу. В длинных изящных пальцах она держала дымящую пилюлю возле голой пятки лейтенанта. Она подняла взгляд.