Рисовальщица пионов

Несколько раз она приносила с собой большую сумку, в каких носят картины, оказывается, она писала. Я полюбопытствовала. Нежнейшие пионы, почти прозрачные, напомнившие мне роспись на тонких японских фарфоровых вазах и китайском шелке. «Конечно, – сквозь зубы заметила одна из нас, – это не в ночную смену в больнице дежурить!» Значит, Марта художница? На этот мой вопрос она улыбнулась: «Я юрист и преподаю право. А рисование и танцы – это теперь мое хобби» На юриста Марта не походила ни капли. А вот рисовальщицей я бы назвала ее магической, потому что ее пионы вспоминаются мне до сих пор, в их розовой призрачности была какая-то установка, утверждение, что-то вроде психолингвистического посыла: красота есть, счастье есть, тянись и получишь. На них хотелось смотреть и улучшалось настроение.

Приговор наших теток Марте был такой: богатенькая белоручка, не знающая забот; хорошо выглядит, потому что не имеет проблем и целыми днями ухаживает за собой. От нечего делать рисует и танцует. Если и работает, то чуть-чуть, не напрягаясь. Холодная.

Наверное, на не слишком чувствительного или поверхностного человека, именно такое впечатление Марта и производила, но я подозревала, что не все в ее жизни так просто, иначе откуда во взгляде закрытость, сфинкс, олененок? Я продолжала наблюдать и надеялась, что со временем выспрошу у нее все.

Марта быстро училась и хорошо двигалась, за ее не слишком раскованными, но легкими движениями были чувства, которых не хватало нам. Танцуя она словно выплескивала таившуюся энергию души, и стена в ее взгляде иногда исчезала. В такие моменты я видела в ее глазах девочку, которая скоро окончит школу и уедет покорять мир.

Студию затопили соседи сверху и после ремонта наши с Мартой шкафчики поставили отдельно в закуток раздевалки. Это позволило мне, сидя с ней на одной скамейке, без стеснения разговаривать. Казалось, она охотно общается, но сама заводить беседу начала только в мае. Мне кажется, по-особому она стала относиться ко мне после того, как я сказала, что работаю в библиотеке и так люблю книги, что готова жить среди них. Она улыбнулась мне как своей и взгляд ее наполнился теплым расположением.

Как-то раз она спросила, не спешу ли я, и, если не спешу, приглашала по пути домой зайти в кофейню. Сказала, что открыла там кофе мокко по новому рецепту.

Наши посиделки в кофейне стали еженедельными и мы здорово сблизились. О чем только не говорили! Марта оказалась удивительно интересным человеком – начитанным, думающим, с юмором и острыми замечаниями. Она была в курсе всех культурных событий Москвы и давала дельные отзывы и рекомендации. Каким удовольствием было обсуждать с ней литературу! Я буквально влюблялась в нее, такое тонкое и удивительное создание. В кафе она оживлялась, превращаясь в жизнерадостную девчонку, смеялась, показывая красивые белые зубы, и никак не походила на сорокадвухлетнюю женщину с двумя большими сыновьями. Мужчины засматривались на нее, но в своей обычной манере она совсем не обращала на них внимания.

Наша близость была своеобразной, потому что при всей расположенности ко мне и улыбчивости Марта никогда не говорила о своей личной жизни. Ее вежливость, обращение на Вы и то, что она сама не спрашивала о личном, удерживали меня от расспросов, я боялась потерять ее дружбу и не задавала вопросов, которые интересовали меня.

В августе наши посиделки отменились, потому что Марту приходил встречать очень и очень привлекательный мужчина. Он всегда преподносил ей один розовый пион. Где брал?!

В сентябре она предложила мне:

– Вспомним былое?

– Вы свободны? – я мотнула головой в неопределенном направлении, подразумевая ее кавалера. Она поняла.

– Да, уехал в командировку.

Мы устроились на прежнем месте и заказали любимые десерты. В тот период я была расстроена переживаниями дочери и неожиданно для себя поплакалась Марте:

– Не знаю, что делать? У меня зять дочке изменяет. Она хочет развестись, а я отговариваю, у них ведь ребенок. – Потом с осуждением и недовольством заключила: – Это же эгоизм – думать о себе, а не о ребенке! Не королева!

Марта как-то замерла и спала с лица: заметно побледнела и глаза ее заметались по столу. Потом она посмотрела на меня с таким выражением, что я испугалась и принялась тараторить, почему-то оправдываясь:

– Ничего, все мужики гуляют. Погуляют, погуляют и перебесятся, из семьи же он не собирается уходить, говорит, что любит. Да и потом, как ребенку без отца, правда? Вот у Вас тоже дети, нельзя же так сразу разводиться, правда? А Лена говорит, что он унижает ее как личность и женщину, что она не будет уважать себя, если закроет глаза – какая ерунда, правда? Все женщины мира терпели и будут терпеть мужчин ради детей, смирялись и отказывались от личного счастья, чтобы дети росли в семье, разве не так? – Начав с форте я закончила совершенным пиано и совсем замолчала, глядя в напряженное лицо Марты. Такой сильной реакции никак не ожидала и вконец растерялась.

Мы довольно долго молчали, я изнывала от неловкости, Марта же словно застыла.