Рискнуть и победить

— Вот из чего, — объяснил я, хотя никаких объяснений не требовалось. — Один выстрел в лоб. Потом, когда вы упадете, еще один выстрел в голову. У нас, профессионалов, он называется прощальным. Иногда говорят — контрольным. Но я предпочитаю говорить «прощальным». По-моему, это гораздо правильней. — Я сел и поинтересовался, поигрывая «тэтэшником»:

— У вас еще есть вопросы?

— Выстрелы услышат. Вы не успеете уйти.

Да что они, сговорились?

— Это мои проблемы, а не ваши, — терпеливо объяснил я то, что совсем недавно объяснял Мине. — Ваши проблемы закончились. Все. И личные. И общественные. Все. Понимаете?

— Чего вы от меня хотите? — спросил он.

— Попробуйте угадать. Это не очень трудно. Но требует другого взгляда на ситуацию.

— У меня нет ни денег, ни ценностей.

— Да ладно вам прибедняться! Как говорил в таких случаях один мой знакомый по кличке Артист: «Не верю».

— Это говорил не ваш знакомый бандит, а Константин Сергеевич Станиславский! Если вам что-нибудь напоминает это имя! — довольно нервно поправил меня Антонюк.

— Серьезно? Надо же. Вот засранец. А выдавал эти слова за свои. Буду знать. Только он не бандит, он и в самом деле артист. С незаконченным театральным образованием. И мечтает сыграть Гамлета. Но вряд ли когда-нибудь сыграет. Знаете, почему? Для него не существует вопроса: «Быть или не быть?» Он сначала стреляет, а потом начинает над этим раздумывать. Но недолго раздумывает. Нет, недолго.

Антонюк вынул из внутреннего кармана пиджака пачку баксов в банковской упаковке и бросил мне на колени.

— Пять тысяч. Берите и уходите.

— А говорили, что у вас денег нет. Или это для вас не деньги?

Он вытащил еще пачку.

— Десять. Забирайте и проваливайте. И забудьте обо мне.

— Не могу, — честно признался я. — Я обязан все время о вас помнить. За это мне заплатили. И гораздо больше.

— Пятьдесят! Вы получите пятьдесят тысяч долларов!

— Столько мне и заплатили.

— Значит, договорились?

— А мои обязательства? Исполнение договора в натуре. Так вроде пишут нынче в контрактах? Неустойка. Упущенная выгода. Да со мной ведь и контракт-то заключили не коммерческий. А такой, за неисполнение которого отвечают вовсе не бабками.

— А чем?

— Жизнью.

— Моей?

— Моей, Лев Анатольевич. Как, по-вашему, мне это надо?

Он помедлил и хмуро кивнул.

— Пойдемте!

И направился в кухню.

Я бросил баксы на стол и пошел следом. Антонюк вытащил из морозилки пластмассовый кювет с заиндевевшей клубникой, извлек из-под нее увесистый пакет в плотной обертке. Не говоря ни слова, перенес пакет в гостиную и положил на стол.

— Сто. Здесь ровно сто тысяч баксов. Этого, надеюсь, хватит?

— Ни хрена себе! — удивился я. — Они у вас что, скоропортящиеся?

— Больше у меня нет. Ни копейки. Остальное — в деле, в акциях.

— В каких?

— Какое ваше собачье дело? В акциях порта, верфи. Для вас может быть важно только одно: они неликвидны. Я не могу вынуть их и положить на стол! И уберите, наконец, свою пушку! Или хотя бы поставьте на предохранитель!

— Вы так хорошо разбираетесь в оружии? — удивился я. — Не ожидал. Вы правы. Это венгерский вариант ТТ. Он действительно с предохранителем. У обычных «тэтэшников» нет предохранителя. Не раз пытались приделать. Как правило, неудачно. Например, в китайской девятимиллиметровой модели «213». Потом научились. У венгров хорошо получилось. Китайцы в конце концов тоже справились. У их «ТУ-90» вполне нормальный предохранитель. Почему убили Комарова?

— Откуда я, черт возьми, знаю?! Не в свое дело сунулся!

— В какое дело мог сунуться безобидный историк?

— История, мой молодой друг, не такая уж безобидная штука! Вы пришли рассказывать мне об оружии? Или слушать мою лекцию об истории?

— С интересом послушал бы.

— Хватит болтать! Берите доллары и исчезайте. Можете не проверять — банковская упаковка. Больше вы ничего не выжмете из меня, даже если разрежете на куски. Обещаю, что о нашей встрече никто не узнает.

— Как же вы объясните исчезновение ста штук?

— Мне не нужно никому ничего объяснять. Это черный нал. Избирательный фонд.

— Надо же! Не из дешевых, оказывается, удовольствие!

— Вы и понятия не имеете, насколько не из дешевых! Знаете, сколько стоит минута эфира? А ролик?

— Нет. Сколько?

— А митинг? За один предмет требуют уже по двадцать баксов!

— За какой предмет? — не понял я.

— За любой! Знамя, лозунг, плакат.

— Сделать?

— Поносить! Просто в руках подержать! Каких-нибудь два часа! Совсем обнаглели!

Умело он затягивал разговор. Не пережимая. Не выходя из роли. Хорошо на меня реагируя. Опытный политик, если искусство политика заключается в умении быстро сориентироваться и выбрать верную тактику поведения. Должно быть, именно в этом оно и заключается. А в чем еще?

— Интересно с вами разговаривать, — сказал я. — Но времени больше нет. Минуты через три здесь будет СОБР. Или ОМОН. Они и так что-то задерживаются. А в другой раз. Лев Анатольевич, вы все-таки так не делайте. Бабки, конечно, большие, но жизнь дороже. Вы согласны со мной?

— Чего я не должен делать? — хмуро спросил он.