Макс не очень понимал, почему лед и тоник в джине - извращение, еще меньше он понимал, почему он должен лить тоник себе в штаны. Но уступка шефа с "Кавказом" была в известном роде историческим событием, и Макс решил не омрачать своего торжества мелкими бытовыми подробностями. Единственное, что его серьезно огорчало: то, что Николо Вейнцель не поверит, будто шеф согласился отменить царское угощение. Нет, не поверит. А сам шеф не подтвердит, гордость ему не позволит. Так что придется этому успеху радоваться в одиночку.
Но голова Блюмберга была занята более существенными вещами.
- Предмет переговоров ты определил правильно - Балтика, констатировал он. - Уровень участников - тоже. Теперь предскажи итог, и клянусь, что никогда больше не потрачу на тебя ни капли "Кавказа".
- Итог - нуль, - почти не задумываясь ответил Макс.
Блюмберг молчал.
- Итог и не может быть другим при таком составе участников. Первый вице-премьер России и мелкая сошка от финнов или прибалтов. Эти переговоры были обречены на провал изначально.
- Почему?
- Этого я не знаю, - признался Макс.
- Что из этого следует?
- Для кого? - не понял Макс.
- Для того бардака, который называется мировым экономическим сообществом, - это раз. Для России - два. И наконец, для нас с тобой, мой юный и пытливый друг.
- Для нас с вами из этого не следует ничего, - твердо ответил Макс, одновременно понимая, что за словами его шефа стоит какая-то другая правда: более масштабная, обесценивающая его маленькую и вроде бы верную правду.
И оказался прав.
Блюмберг с отвращением отхлебнул джина и сказал:
- А вот в этом ты лажанулся.
III
Макс и Николо давно уже привыкли к экстравагантным выходкам своего шефа. Но в этот вечер он превзошел самого себя. Приказав Максу срочно вызвать в офис Николо (и не по сотовому телефону, а по уличному таксофону, с соблюдением всех предосторожностей), для начала усадил обоих своих молодых сотрудников за компьютеры и приказал войти во все телесистемы аэродромов и портов, из которых Макс днем получал информацию, и самым тщательным образом проверить, не осталось ли там их следов.
Глупость была несусветная. Да какая разница, остались там их следы или нет? Системы-то открытые, все законно, зачем делать эту трудоемкую и главное - пустую работу?! Но Блюмберг в объяснения даже вдаваться не стал. Он лишь коротко сказал: "Приказ". И поскольку к такой форме обращения со своими сотрудниками он прибегал лишь в исключительных случаях, им ничего не оставалось, как взяться за работу.
Следующему приказу предшествовал вопрос:
- Каким образом можно проверить, отслеживает ли охранная служба телесистем случаи несанкционированного вторжения?
Макс и Николо лишь руками развели. Что значит: каким образом?
- Вам прямо сейчас начать объяснения, шеф? - поинтересовался Макс. Или можно завтра с утра?
- Сколько они займут?
- Года три, - подумав, ответил Макс.
Николо возразил:
- Нет, не меньше четырех. Если вообще получится.
Блюмберг уже понял, что сформулировал вопрос неправильно, но он был не из тех, кто в таких вещах легко признается.
- Что значит "если"? Ты хочешь сказать, сопля зеленая, что я вообще понять этой хренобени не смогу? - хмуро уточнил он.
- Правильно, магистр! - радостно подтвердил Николо. - Вообще. Ничего. И никогда.
- И ни за какие деньги, - рассудительно добавил Макс.
- Отставить базар! Формулирую вводные: можно ли проверить отслеживание случаев несанкционированного вторжения?
- Яволь, герр оберст, - отрапортовал Макс.
- Натюрлих, магистр, - подтвердил Николо.
- Так вот и займитесь этим, сукины дети, вместо того чтобы издеваться над старым человеком, который из сил выбивается, чтобы дать вам заработать на маленький штюк вашего, мать-перемать, брота.
- Объекты, магистр? - уточнил Николо.
- А те же, где вы лазили. Аэропорты, пристани.
- Все? - ахнул Макс.
- Ну да, все, - безмятежно подтвердил Блюмберг.
- Да это же на всю ночь! - завопил Макс и тут же перебил себя: Давай его убьем, а? Утопим его в его любимом "Кавказе", а? Ну, дадут нам года по два. Мы же будем в состоянии повышенной возбудимости, правильно? Зато два года лежать на тюремной койке и ничего не делать. Как, Николо?
Но Вейнцель с ходу уловил в поведении шефа нечто, сразу его насторожившее. Поэтому он жестом прервал Макса и спросил:
- Это так серьезно, шеф?
- Серьезно? - переспросил Блюмберг. - Нет, малыш. Это не серьезно. В немецком языке нет такого слова, чтобы определить, насколько это серьезно. В русском есть, но ты все равно ни хрена не поймешь. Оно не переводится. А поэтому кончайте ваньку валять и включайтесь в работу.
- Горит тайга? - догадался и Макс.
- Горит, - подтвердил Блюмберг. - И сейчас только от вас зависит, успеем ли мы выскочить из огня.
* * *
В начале четвертого утра Макс хрипло, от долгого молчания, воскликнул:
- Есть! Тампельсдорф! Включены все мощности!
- У меня тоже, - отозвался Николо. - Рейнгард. Все мощности.
- Франкфурт-на-Одере!
- Бремен!
- Исланд! Что происходит, шеф?
- А вот то, Никола, и происходит. Про которое в русском языке есть слово, а в других языках мира нет. Не засекут нас?
- Исключено, - заверил Макс.