Ришелье

Все, чего Людовик XIII достиг как король, он достиг благодаря самому себе, да еще благодаря своему отцу, которого он боготворил и память о котором была для него священна. Все его недостатки были обусловлены, с одной стороны, его природой, а с другой — по большей части — тем, что он был противен своей глупой матери. Чтобы помешать ему начать править самостоятельно, она даже распустила слух, будто он умственно отсталый; что же тут удивительного, если юноша стал раздражительным и упрямым со своими наставниками, а затем и друзьями. Ей он также обязан тем, что плохо учился, и еще тем, что для него стало привычкой затаивать гнев и обиду.

При такой природе и характере, как у него, от его воспитателей, и прежде всего от его матери, требовались деликатность и мудрая осторожность, чего, конечно, не было. Упрямая женщина, заметив у мальчика упрямство, захотела сломить упрямство с помощью дисциплины, разумеется предоставив это делать другим. Где же этой глупой женщине было знать, что дисциплина без чувства любви к ребенку не только бесполезна, но и губительна. Предоставленный своим воспитателям, мальчик обращал на себя внимание матери только тогда, когда он чем-нибудь выводил ее из себя, на большее ее просто не хватало.

Заметив у сына привычку ценить одних и пренебрегать другими наставниками, она не только не стала с ней бороться, но, напротив, стала поощрять его в этом, видя в том прекрасную возможность задержать его присутствие в королевском совете как можно дольше. Когда же он все-таки там появился, то должен был сидеть, не подавая голоса. Однажды она даже вывела его за руку из зала, хотя он был уже не ребенком.

Ей очень не хотелось, чтобы сын направил всю свою энергию на управление страной. Он был до того ей неинтересен, что она даже не заметила его страсти к военным делам и не сумела воспользоваться ею.

Последним, так сказать, капитальным примером ее глупости, по-видимому служившим для Ришелье доказательством ее полной неспособности руководить государством, была ее страстная влюбленность в одну искательницу приключений и последующее полное подчинение воле человека, ставшего мужем этой женщины.

Королева-мать, как и ее фаворитка, была итальянка до мозга костей. Прожив во Франции почти полвека, она так и не научилась говорить по-французски без акцента, вела себя и думала как настоящая итальянка. Она осыпала фаворитку и ее мужа всякими милостями — поместьями, деньгами, — муж получил титул маршала Франции. Простонародье, видя, как какой-то итальяшка стал управлять государством, возненавидело его. Знать также косо на него посматривала. Королева-мать пребывала в блаженном неведении, что все слои общества ненавидят ее фаворитов. Когда итальянец был убит, а фаворитка оказалась в тюрьме, она была так удивлена, словно вдруг произошло солнечное затмение.

И вот, начиная с того дня, когда после краха ее фаворитов она была отправлена в ссылку и до последней катастрофы, когда она вынуждена была бежать из страны, она в продолжение тринадцати лет не упускала ни одной возможности навредить государству, в котором прожила почти полвека. Вероятно, она была настолько глупа, что даже не понимала этого.

Будь она хоть немного умнее, она могла бы поддержать силы католической контрреформации, с которыми историки связывают ее имя. Она совершенно не представляла, что происходит в Европе, еще меньше — в чем суть религиозного спора. Если она и поддерживала римского папу, то только потому, что он был для нее почти что членом семьи. Она возненавидела кардинала, как только может ненавидеть пятидесятилетняя женщина, вдруг увидевшая в человеке, которому она покровительствовала, не своего воздыхателя, а сурового государственного мужа.

Наше восхищение Ришелье еще возрастет, когда мы представим, в какой опасной ситуации он оказался. Но, проявив терпение и выдержку, все время оставаясь верным королеве-матери, он все-таки добился ее изгнания. Конечно, и в этом случае ему помогло счастливое стечение обстоятельств, но мы можем к его чести сказать, что он, не форсируя события, усыпив бдительность королевы-матери, избавился от ее влияния на внешнюю политику Франции как раз в тот момент, когда в ходе Тридцатилетней войны произошел крутой поворот: в войну вступила Швеция; в Германию вторглись войска Густава Адольфа, которого Ришелье субсидировал. Если бы Мария Медичи продолжала вмешиваться в политику, неизвестно, как бы тогда сложилась обстановка в решающие для кардинала годы 1630–1635.