Ришелье

Но пожалуй, самой удивительной его особенностью была та, что относится к области интимных человеческих отношений. По-видимому, он развивался с некоторой задержкой, — он начал бриться лишь тогда, когда ему пошел третий десяток. Самое потрясающее, что он был безразличен к женщинам. В этом не было бы ничего потрясающего, если бы он был полным или частичным импотентом. Самое удивительное, что он им не был. Его брак с Анной Австрийской был обычным для того времени королевским браком мальчика с девочкой. Но даже тогда, когда ему уже исполнилось девятнадцать, его наставник и руководитель де Люинь мог лишь силой затащить его, упирающегося и в одной ночной рубашке, в спальню своей молодой жены. Де Люинь убеждал его, что его святая обязанность продолжить династию. Как бы там ни было, он почему-то не хотел ее выполнять, хотя к этому не было никаких препятствий.

Возможно, все дело было в том, что у королевы был выкидыш. Но не поддерживать никаких интимных отношений со своей супругой в течение тринадцати лет кажется уж слишком большой причудой. И это в те самые годы, когда его противники, в первую очередь брат и королева-мать, считали, что он умрет бездетным, и то и дело организовывали заговоры с целью его свержения и передачи трона брату Гастону. Несколько позже мы расскажем, как случилось, что у него в возрасте тридцати семи лет родился сын, будущий король Людовик XIV. В оставшиеся пять лет жизни у него еще родились дети, как это обычно и бывает во всех семьях.

В таких случаях принято искать любовницу. Их не было. Он очень любил вести с придворными дамами разговоры о вере, но и только.

Поверхностное знакомство с весьма немногими фактами могло бы дать повод утверждать, что тут мы имеем дело с извращением. Однако детальное знакомство с его жизнью, с многочисленными свидетельствами людей, хорошо его знавших и не имеющих никаких причин скрывать правду, позволяет утверждать со всей определенностью, что никаких извращений не было. Он был нормальным мужчиной, но довольно холодным.

Он дружил со многими мужчинами, и в его чувстве дружбы было столько страсти, что это казалось смешным. Товарищеские отношения то с тем, то с другим придворным из его окружения продолжались иногда долгое время, иногда несколько месяцев. Но и здесь видна кровь Бурбонов, — его дружба не была запятнана грязью, как это было среди последних королей из династии Валуа.

Учитывая его нелюбовь к женщинам и слишком горячее чувство мужской дружбы, может создаться впечатление, что это была женственная натура. Ничего подобного. Он любил грубые шутки и силу, любил физические упражнения. В его характере была твердость. Правда, такое состояние продолжалось недолго, только тогда, когда от него требовались выносливость, сила и выдержка, как во время охоты или военных действий.

Так значит, он был хорошим товарищем? Напротив, он часто был раздражителен, упрям, неразговорчив, подозрителен и ревнив. Никогда нельзя было сказать, что он сделает в следующую минуту: это был не человек, а какой-то клубок противоречивых качеств, между прочим весьма непривлекательных. Быть может, он был просто пустышкой?

Как я уже оказал, в его характере была решительность и твердость, как и подобает королю. Он прекрасно понимал, что значит меткая французская фраза: Metier de roi — ремесло короля. Для него она означала: быть всегда физически крепким, никогда не сомневаться в вопросах веры и всегда быть готовым сражаться с врагами.

Вы спросите, каким он был внешне? У него было бледное, несколько вытянутое, продолговатое лицо, обрамленное длинными черными волосами; верхняя губа тонкая, нижняя полная и немного отвислая, рот чуть-чуть приоткрыт; его ясные карие — как у матери — глаза смотрят прямо, но без вызова. Держался он очень прямо, при разговоре, если начинал волноваться, немного заикался.

Интересно, что этот странный человек не любил кардинала. Молва утверждала, что он терпеть его не мог, но это сильное преувеличение: просто он чувствовал себя неловко в его присутствии и всегда был вынужден соблюдать дистанцию; он уважал и ценил кардинала, но не мог не видеть в нем что-то вроде учителя.

Когда он был молод, он не был таким молчаливым, как в зрелые годы, и прямо говорил все то, что он думает; разумеется, он был очень благодарен кардиналу, хотя чувство благодарности было ему чуждо, но он не мог спокойно относиться к тому интеллектуальному превосходству, которое он всегда чувствовал, когда был с ним рядом.

Вы спросите, почему он тогда оказывал ему поддержку? Конечно, совсем не потому, что он хорошо разбирался в европейской политике. Происходило это потому, что он был достаточно умен, чтобы понять свою ограниченность и свои недостатки. И что, пожалуй, еще более важно, потому что он видел своими глазами добрые плоды деятельности кардинала.