Рико, Оскар и тени темнее темного

Если встать посередине террасы, расставить руки в стороны и раскрутиться как следует, можно увидеть весь Берлин, все его стороны света — сотни крыш и тысячи деревьев, блестящий на солнце стеклянный купол Рейхстага, много-много колоколен, телебашню на Алексе, высотные здания на Потсдамской площади, а немного подальше даже ратушу в Шенеберге. В небе над тобой почти всегда где-нибудь летит самолет, который взлетел или собирается приземлиться в Темпельхофе или Тегеле. Если вращаться быстрее, все эти картины сливаются друг с другом и начинает кружиться голова. А если завертеться безумно быстро, наверно, перевалишься вместе с парой цветочных горшков через перила и полетишь с ними наперегонки вниз, на задний двор или на пешеходную дорожку, и там разобьешься, как перезрелый помидор. И получится настоящая кровавая каша и все такое. Из-за этого я никогда еще не пробовал вертеться безумнобыстро. Я ж не полностью того.

На Оскара все это не произвело ни малейшего впечатления. Он прислонился спиной к двери террасы, та часть его лица, которая выглядывала из-под шлема, была очень бледной. Даже голос у него был каким-то бледным, когда он сказал жалобно и укоризненно:

— Ты сказал, здесь наверху здоровско и неопасно!

— Так и есть.

Моя надежда на то, что Оскар, может быть, снимет шлем, лопнула, как мыльный пузырь. Да что ж это с ним такое? Я ведь предполагал, что тот, кто всегда думает только о раздавленных велосипедистах и перееханных пешеходах, обрадуется небольшому разнообразию. И здесь наверху в самом деле неопасно, если, конечно, на дом не плюхнется самолет. Я подумал, не спросить ли Оскара, что ему известно про авиакатастрофы, но тут же решил, что это не очень хорошая идея.

— Я никогда еще не был на крыше, — сказал он жалобно. — И теперь знаю почему.

Я показал на перила со стороны Диффе.

— Ты даже не подходил к краю. Тут ведь можно держаться за перила.

— Я и плавать умею, — простонал он, — но все-таки не стану прыгать в бассейн с пираньями.

— Что такое пираньи?

— Хищные рыбы с очень острыми зубами из семейства харациновых. Они живут в тропических пресных водоемах Южной Америки. Раненое животное или человека разрывают за несколько секунд на малюсенькие кусочки.

Ну хорошо. Если мне однажды встретится кто-нибудь из этого семейства, я буду знать, чего от них ждать. И все-таки…

— А что, ты всегда чего-нибудь трусишь? — спросил я.

— Это не трусость. Это осторожность.

Надо было взять с собой колу или лимонад, тогда, может быть, Оскар чувствовал бы себя здесь лучше. Но бежать за колой вниз, на третий, я не хотел, а холодильник РБ, в который я однажды после их отъезда совершенно случайно заглянул, был пуст. Абсолютно пуст. Вот ведь жадины!

— Простая осторожность, — снова пробормотал Оскар. — Инстинкт самосохранения.

Я беспомощно рассматривал его. Я ведь привел его сюда не без причины, хотя начал уже потихоньку подозревать, что моя замечательная идея его вряд ли воодушевит. Но раз уж мы пришли сюда наверх, можно было хотя бы попробовать.

Я показал на перегородку из толстых, плотно сплетенных ветвей, которая отделяет сад Рунге-Блавецки от соседнего.

— Хочешь посмотреть через эти ветки? Они из мустанга.

— Это называется ротанг.

— Я знаю. Просто хотел тебя немножко проверить.

Слава богу, Оскар не смотрел на меня, иначе сразу бы заметил, что я покраснел до ушей. Больше всего мне сейчас хотелось нахлобучить на голову его шлем.

РОТАНГ

Его легко перепутать с дикой американской лошадью. Это самое длинное в мире растение — лазающая лиана из Индонезии. Мама читала в газете, что из ротанга скоро научатся делать искусственные кости. А что, если они в человеке тоже так и будут расти дальше и дальше?

— А что там за перегородкой? — сказал Оскар.

— Сад Маррака.

— Кто это?

— Один из трех мужчин, которых мы только что видели в подъезде. В красном комбинезоне с вышитым золотым сейфом. У него собственная фирма.

Я незаметно набрал побольше воздуха.

— Обеспечение безопасности с упором на контроль за установкой и функционированием сложных замков и ключей.

Я сказал эту фразу как можно небрежнее, как будто мимоходом собираю ромашки на лугу. На самом-то деле я чуть не упал в обморок, и теперь меня просто распирало от гордости, потому что я не сделал ни одной ошибки. Маррак однажды подарил мне визитную карточку своей фирмы. Я изучал ее целую неделю, каждый день минимум десять раз, и выучил наизусть всю эту трескотню про замки и ключи, чтобы когда-нибудь на кого-нибудь произвести впечатление. То, что это будет именно умный-преумный Оскар, я тогда и мечтать не мог.

На Оскара, стоявшего рядом со мной, все это не произвело никакого впечатления:

— Понятно.