Рихард Зорге

жалела. А может быть, и больше того… Вскоре он узнал, что лечащий врач -ее отец. Они оба, отец и дочь, словно бы приглядывались к Зорге. А когда Рихард попросил принести газеты, оба заулыбались. По ночам он бредил фронтом и боевой линией, выкрикивая связные слова и команды. Тогда сквозь бред он слышал ее тихий голос, уговаривающий уснуть и ни о чем не думать. Лечение затягивалось. Врач сказал, что Рихард навсегда останется хромым. Сохранить ногу удалось чудом, но теперь она будет на два с половиной сантиметра короче. Сделано все возможное. Так что можно считать – с фронтом покончено! Навсегда.

Сестра милосердия и ее отец оказались людьми необычными. Оба состояли членами революционного, или независимого, крыла социал-демократической партии, были хорошо знакомы с не так давно умершим Бебелем, Карлом Либкнехтом и Розой Люксембург, Кларой Цеткин, Вильгельмом Пиком, Францем Мерингом. Подумать только: с тем самым Францем Мерингом, о котором еще Энгельс сказал: «Он очень талантлив, и у него хорошая голова». Меринг до сих пор бодр и деятелен, выступает против войны. Недавно его бросили в тюрьму.

От своих новых друзей Зорге узнал о Международной конференции социалистов-интернационалистов, проходившей осенью прошлого года в швейцарской деревушке Циммервальд. Он впервые услышал имя Ленина, который во главе революционных марксистов вел на этой конференции ожесточенную борьбу с ренегатом Каутским. Значит, и русский пролетариат не хочет воевать…

«Впервые я услышал о Ленине, о его деятельности во время пребывания в Швейцарии. Я пришел к выводу, что если глубоко вникну в самые главные вопросы относительно империалистических войн, над которыми задумывался в период пребывания на фронте, то ответ на них обязательно найду. Я решил искать этот ответ или несколько ответов постепенно, по мере моего выздоровления. Уже тогда я решил посвятить себя служению революционному рабочему движению…»

В нем вспыхнул, казалось бы притупившийся за годы войны, интерес к экономике, к философии, ко всеобщей истории. Теперь он мог понять все по-иному.

Друзья охотно снабжали его книгами. И странное дело: сейчас его интересовала не только суть экономических учений, но и нравственная сторона всего содержащегося и в философии и в истории. Его поразило утверждение Франца Меринга о том, что пролетариат боролся с капиталистическим способом производства с того самого момента, как почувствовал на себе его удары, но силу для его преодоления он почерпнул из убеждения, что этот способ производства означает крупный исторический прогресс. Против войны мы боремся, говорит Меринг, потому что она навлекает бедствия в первую очередь на рабочий класс. Признавая историческое значение войны, Меринг далек от того, чтобы признавать ее рычагом человеческого прогресса. Социализм относится к милитаризму как раз так же, как и к его близнецу – капитализму: он не поворачивается к нему спиной, бормоча сердитые и банальные фразы по примеру буржуазных пацифистов, но он изучает его слабые и сильные стороны, чтобы с тем большей уверенностью победить Он был несколько удивлен, узнав, что еще Энгельс предсказал эту «всемирную войну», в которой «от восьми до десяти миллионов солдат будут душить друг друга и объедать при этом всю Европу». Короны монархов будут валяться по мостовым; Энгельс предвидел «всеобщее истощение и создание условий для окончательной победы рабочего класса». Осудив войну империалистическую, Зорге в то же время разгадал классовую сущность войн, стал понимать войну как одну из форм проявления классовой борьбы. Бороться против войны – значит бороться за ликвидацию ее социальных причин. Это был политический и гражданский вывод из двух с половиной лет пребывания в чреве войны.

Вернувшись в Берлинский университет, он прекратил занятия на медицинском факультете и целиком посвятил себя изучению политических наук и политэкономии. Прощание с врачом и его дочерью было трогательным. Здесь давали о себе знать не столько любовь, сколько дружба, взаимный интерес. Они радовались, что он решил встать на путь революционной борьбы, и снабдили его кое-какими адресами в Киле, которые могли пригодиться. Продолжал числиться в артиллерийском полку и значился в долгосрочном отпуске. Он-то знал, что в полк больше не вернется. Занимаясь в университете, на политико-экономическом факультете, стал готовить себя к деятельности революционера-профессионала. По свидетельству Лафарга, родители Маркса мечтали для сына о профессорской карьере; по их мнению, он унизил себя тем, что отдался социалистической агитации. Но разве Маркс мог избрать другой путь? И разве сегодня этот путь менее важен, чем тогда?