Риф

В конце апреля оказалось, что за заработок надо платить. Я сидел субботним утром в кресле, пил пиво и читал газету. Подошел парень и попросил прикурить. Я, не вставая, полез в карман за зажигалкой, протянул ему. Пока он прикуривал, кто-то резко, сильно ударил меня рукой по затылку — и я полетел вместе с креслом под ноги парню с моей зажигалкой, он вовремя отшагнул в сторону. Я встал и оглянулся: вокруг меня стояли трое, улыбаясь, смотрели куда-то в сторону, мимо меня. «Сколько стоит портрет?» — спросил, прикурив, парень. «Какая разница?» — сказал я. Несколько художников стояли в стороне и с интересом наблюдали за нами. «А почему не платишь?» — спросили за моей спиной. «А что — надо платить?» «Надо, дорогой, надо. Стоимость портрета в день. Спроси у своих коллег, они тебе расскажут. Все, давай, рисуй пока. Вечером придем», — парень кинул мне зажигалку, и они ушли. Я поднял кресло, начал подбирать рассыпавшуюся пастель. Мне помогал один из портретистов, хмурый бородатый человек в полушубке. «Что, сильно они тебя?» — спросил мужчина. «Да нет, нормально. Это что, рэкет?» Мужчина помолчал, поглаживая бороду. «Это, парень, вопрос сложный… Ты зря так далеко сел, надо было к нам поближе, нас они не трогают». «И что же, — спросил я, — вечером не подойдут?» «А ты не сегодня, завтра к нам садись, парень», — подумав, ответил художник.

Я постоял еще с час на своем месте, потом стал упаковывать рюкзак. «Со всех дань собирают?» — спросил я, подойдя к портретистам. Они молчали и, отворачиваясь, закуривали, а один — маленький и седой, совсем старик — покашливая, ответил тонким голосом: «С кого собирают, а с кого нет, жизнь такая, сынок».

Выждав неделю, я пришел к театру и сел поближе к портретистам. Я уговаривал клиентов, нервничая и все время оглядываясь по сторонам. Потом, нарисовав американца, я спрятал деньги и стал собираться. Но выпив пива, я успокоился и решил все же подождать — вдруг не придут. Я вышел на середину улицы и внезапно увидел Файгенблата. Я его сразу узнал: толстое румяное лицо, интенсивная жестикуляция рук, он шел в коричневой кожаной куртке и лаковых ботинках, что-то взахлеб рассказывая своей спутнице — ярко накрашенной блондинке. Он обнимал девушку одной рукой, она, откидывая голову назад, хохотала. Они шли прямо на меня. Отступив в сторону, я хлопнул его по плечу:

— Гена!

Файгенблат, отшатнувшись, растерянно посмотрел сначала на меня, потом на свою блондинку и наконец важным, знакомым с детства тоном произнес:

— Да это, дорогая моя, — Ромеев! Мой школьный товарищ и соратник детских игр.

— Гена, я тебе страшно рад, — искренне сказал я, — откуда ты здесь?

— Я занимаюсь мелким гешефтом, а вот что делает художник в бывшей столице нашей родины, рисует?

— Угадал.

— Неужели портреты? Тогда пойдем, быстро отметим это дело, я нынче гуляю, а ты?

Я собрал вещи в рюкзак и мы зашли в кафе «Японская лапша».

«Платить будешь ты, — предупредил я Файгенблата, — помнишь, как ты в третьем классе за мой счет лимонад пил?» «Хорошо, хорошо», — вальяжно согласился Файгенблат, а в кафе после нескольких чашечек саке он заказал водки и стал вполголоса распевать песни на еврейском языке. Блондинка, смеясь, теребила его за воротник куртки и требовала, чтобы он перевел. «Будущая жена моя, — шепотом сообщал мне Файгенблат на ухо. — Через год беру ее с собой в Израиль, представь, я уезжаю со всей семьей, но через год». Я спросил, почему через год. «Я сейчас делаю деньги, много денег, — шепотом, переходящим в громкую пьяную речь, объяснял Файгенблат, — и мне нужен срок, ровно год. Правда, уже меньше… В декабре из Москвы — бай!» Позже он подозвал официанта и потребовал еще водки. Марина, его спутница, вдруг заскучала и стала приставать ко мне, требуя, чтобы я проводил ее домой. «Он импотент, импотент, — кричала она мне, перегнувшись через стол, — я не могу ходить по улице с импотентом!» «А спать ты с ним можешь?» — спросил я. «Спать — пожалуйста, это не так стыдно, как идти с ним по улице. Пусть скажет спасибо, что я с ним в Израиль еду!» Файгенблат лежал головой на столе и хохотал. Я заметил, что на нас косо поглядывают официанты и предложил расплатиться и уйти. Файгенблат очнулся, с важным видом подозвал обслугу и получил счет. Как я и подозревал, мне пришлось доплачивать из своего кармана. У Файгенблата, несмотря на толстое портмоне, денег было мало. Когда мы были в дверях, Марина, сунув мне в руки свою сумочку, вдруг ринулась в туалет.

— А ну ее, Валера, — пробормотал Файгенблат, взял у меня сумку и повесил ее на дверь туалета, — меня от нее тошнит, бежим!