Моя жизнь приобрела новый смысл. Окончательно уверившись в пустоте своего таланта, я объявил родителям, что никогда не буду художником. Больше всего расстроился отец — но тихо, спокойно. Он, разведя руками, кивнул головой и ушел в гостиную смотреть телевизор или читать детектив — ему все еще хотелось, чтобы я был знаменитым. Мать сказала, что я в таком случае «круглый дурак, а впрочем, делай как знаешь».
Весь год я готовился к экзаменам в Московский университет на факультет филологии, учился в автошколе и получил водительские права, а летом, когда уезжал, все-таки взял с собой этюдник с красками — я собирался рисовать пейзажи и продавать их на улице, чтобы заработать на жизнь. Я настолько чувствовал себя Вадимом, что поступил в университет почти не задумываясь и стал жить в общежитии, откуда сразу, как только получил денежный перевод от родителей, ушел.
Я нашел по объявлению комнату в квартире, где жила пожилая хозяйка и две студентки, снимающие комнату на двоих. Отец звонил примерно раз в неделю и изредка спрашивал: «Ну что, не видел Вадима?» Позже родители сообщили, что наша сестра Лина тоже в Москве, она замужем и у нее есть сын. Я быстро узнал ее адрес, но, собравшись, не пошел к ней — настала зимняя сессия, я легко сдал все экзамены, а потом позвонила мать и сообщила, что отец в больнице: «У него чепуха, проблемы с язвой, ты не приезжай, он уже скоро выходит» и просила меня подождать с деньгами, так как шахту закрыли, отец безработный и ищет новое место. Она не спрашивала меня о Вадиме. Она только все время вспоминала: «Ты был у Лины, был? Нет еще? Увидишь — скажи, чтоб позвонила и приезжала когда хочет, на лето, с ребенком, с мужем, поедем в Одессу, мы ее очень любим».
Денежных переводов больше не было, я задолжал за комнату, хозяйка вздыхала и обещала подождать. Я принялся рисовать — при свете желтого электрического света — маленькие картины, где цвели кактусы, яркие пальмы, мерцало море, рос лес и гуляли темные люди. Собрав свои работы, я отправился в морозное утро на Крымский вал, разложил картины, стал ждать. Впервые после армии в этот день я закурил — на холодном ветру, почти не чувствуя пальцев. Но простояв до вечера, я ничего не продал. Ночью во сне мне показалось, что я сплю быстрее, чем живу. Это было странно, почти страшно — видеть яркий цветной бег своих фантазий куда-то вперед, дальше чем за горизонт. Но я не боялся. Кажется, я даже смеялся во сне, понимая, конечно, что это обман — а проснувшись, я вдруг иначе увидел время на стенных часах: быстрее, гораздо быстрее, чем там, где я жил.
Прошел месяц. Каждое воскресенье я стоял на площади Крымского вала, возле выставочного центра, мерз, курил и наблюдал, как у соседей покупают живописные работы по триста-пятьсот долларов. Наконец я решил обратиться к Лизе и Свете, моим соседкам, у них, мне казалось, есть деньги, они собирались скоро снять двухкомнатную квартиру на двоих. Девушки днем учились, а ночами работали официантками в баре и рассказывали мне, что зарабатывают в основном чаевыми. Я постучал к ним, дверь открыла Лиза — высокая, черноволосая, она всегда, ухмыляясь, рассматривала меня, когда мы встречались на кухне, любила шутки, анекдоты и богатых парней. Я часто видел, как подружек подвозили к дому в «Мерседесах» и «БМВ».
— Привет, Валерка, — обрадовалась она, — как жизнь?
Я сказал, что нормально, вошел в комнату и сел на диван, не зная с чего начать.
— А где Света? — спросил я
— На свидании, где же еще… Хотя может в институте, кто ее знает, — Лиза большими темными глазами, почти не моргая, смотрела на меня. В ее губах дрожала улыбка. Мне показалось, что она хочет о чем-то спросить.
— Ну… — сказала она, — как твои картины, Валерка, покупают?
— Нет. Кстати, Лиза, у меня к тебе просьба…
— А у меня к тебе вопрос, — Лиза прищурила свои глаза.
— Давай, валяй, — лениво сказал я, — я слушаю…
— Ты почему все время один?
— То есть как — один? — сглотнув, я удивленно посмотрел на нее, уже чувствуя, что краснею.
— Да так, один и один. Девчонки к тебе не ходят, вот что.
— Господи боже мой, — я покачал головой и засмеялся, — да мало ли где я с девчонками встречаюсь…
— А ты не смейся, — Лиза говорила резко, отрывисто, глядя мне в глаза.
Ее губы уже не улыбались. Она сидела на стуле напротив меня, запахнувшись в длинный до пят махровый халат и закинув ногу на ногу.
— Ведь тебе уже есть двадцать?
— Ну есть.
— И ты девственник?
Вопрос был слишком прямой. Помедлив, я усмехнулся:
— А вы со Светой — лесбиянки?
— Да, — быстро ответила Лиза, не отрывая от меня взгляда. Я заметил, что она, сидя на своем стуле, покачивается.
— Прекрасная откровенность, — помедлив, произнес я. Ее слова почему-то смыли мой стыд, и я уже не краснел.
— И, — добавила Лиза, — я еще люблю кое-кого, например — тебя.
— И за это тоже спасибо, — я поднялся.
— Ты уходишь, Валерка?
— Черт возьми, — я быстро заходил по комнате, — я хочу одолжить у тебя денег, вот и все. Мне нужно заплатить за квартиру, за три месяца, вот и все…