Ричард III

Церемония инвеституры состоялась 8 сентября и была настолько великолепной, что по королевству даже прошел ошибочный слух о вторичной коронации Ричарда III и Энн. В торжественном величии Йоркского собора принцу Уэльскому был вручен золотой жезл, на его голову возложили золотой венок. Из собора Ричард, Энн и их сын шли с коронами на головах среди толпы горожан, которые превозносили добродетели короля Ричарда выше небес. Одновременно с возведением Эдуарда в титул принца Уэльского король посвятил в рыцари испанского посла Сасиолу, своего незаконнорожденного сына Джона Глостерского[143] и нескольких дворян-северян. Спустя десять дней король пригласил в здание капитула Йоркского собора мэра, олдерменов и известных горожан. Поблагодарив их и за их прошлые заслуги, и за оказанный прием, он освободил город чуть ли не от половины налогов, которые ежегодно выплачивались короне.

Во время своего пребывания в Йорке Ричард III учредил в замке Шериф-Хаттон, расположенном в 16 километрах севернее, резиденцию для двоих отпрысков дома Йорков — туда отправился сын герцога Кларенсского восьмилетний Эдуард, граф Уорикский, вместе со своим опекуном Джоном де Ла Полем, графом Линкольнским, а также подобающая их положению свита. Этот двор впоследствии эволюционировал в один из важнейших управленческих органов, созданных Ричардом — Совет севера.

Король одарил местные церкви и религиозные организации, особенно те, которые были связаны с семьями Йорков и Невиллов. Каверхемское аббатство около Миддлхэма получило 20 фунтов на восстановление церкви, часовня в замке Барнард — 40 фунтов и 100 марок; монастырю в Понтефракте, где в течение многих лет после гибели в битве при Уэйкфилде до перезахоронения в Фотерингее лежало тело отца короля, Ричард вернул земли, отобранные Эдуардом IV. Жители Холмферта в нескольких милях к югу от Уэйкфилда получили подтверждение ранее дарованных ежегодных выплат в размере двух фунтов на содержание священника в их приходской часовне, а женский Уилберфосский монастырь около Йорка, пришедший в упадок, значительно расширил свои земельные владения.

В душевной атмосфере, рожденной королевской щедростью и теплым приемом, оказанным королю подданными, Томас Лэнгтон, епископ Сент-Дэвидский, один из самых опытных дипломатов короля Эдуарда IV, писал своему другу Уильяму Селлинджу, приору кентерберийской церкви Христа: «Уповаю на Господа, что уже вскоре, на Михайлов день[144], король должен быть в Лондоне. Он вносит умиротворение в души людей везде, где только ни появляется, лучше любого другого принца. Он дал облегчение многим безвинно страдающим беднякам, которым во время путешествия была оказана помощь или им лично, или по его приказу. И во многих больших и малых городах ему предлагались большие суммы денег, от которых он отказался. По правде, ни один принц не сравнится с ним своими достоинствами. Господь послал нам его ради блага всех нас»^{83}.

* * *

Внешняя политика не оставляла Ричарда и в Йорке. Неопределенность в англо-французских отношениях настоятельно требовала установления дружественных связей с Франсуа, герцогом Бретонским[145], который в течение двух десятилетий выступал как союзник Англии, пусть даже нерешительный и порой непредсказуемый. И сейчас Ричарду вновь предстояло найти с ним общий язык. В 1483 году заметно активизировалась деятельность пиратов. Если в последнее десятилетие царствования Генри VI было зарегистрировано 120 пиратских нападений, то после окончательного воцарения Эдуарда IV в 1471 году их число сократилось до четырех в год. Но по смерти Эдуарда английские пираты, в основном из Корнуолла и Девона, снова вышли на охоту. Бретань незамедлительно ответила тем же, и на море разгорелась неофициальная война. Вскоре к ней присоединились и французы.

С июля 1483 года в Бретани находился Томас Хаттон с поручением подготовить конференцию, призванную к взаимному удовлетворению разрешить все проблемы, возникающие из-за пиратских рейдов, в которых были равно виновны все стороны. Хаттону предписывалось приложить все силы для восстановления старого союза и торговых контактов с Бретанью. Ему также вменялось в обязанность выяснить отношение герцога к сэру Эдуарду Вудвиллу и его окружению, равно как и планы самого Вудвилла — не намерен тот предпринимать какие-либо враждебные действия против Англии с территории герцогства. В своих инструкциях Ричард не упоминал Генри Тюдора, который также находился в изгнании в Бретани — он не считал его опасной для себя фигурой. Однако герцог Франсуа думал иначе.