Упомянутый Барнард должен, ссылаясь на эту причину или же на другие, которые покажутся ему наилучшими и удовлетворят кузенов короля, извиниться за задержку с прибытием уполномоченных, ожидавшихся на эту конференцию. В силу полномочий и власти, которыми король облек упомянутого Барнарда, ему следует договориться с кузенами короля и назначить новый день встречи уполномоченных для принятия уточнений.
Упомянутый Барнард, после согласования вопроса о дне встречи, со всей поспешностью должен уведомить о том короля и его совет, чтобы уполномоченные могли отправиться туда с исчерпывающими наставлениями и достаточной властью для внесения должных изменений, которая потребуется с их стороны»{76}.
Бернар де ла Форс с успехом выполнил свое поручение и по возвращении получил награду — ренту в 40 фунтов. Этот договор укрепил связи Англии с пиренейскими державами — месяцем ранее Ричард заключил англо-португальский союз, подтверждавший условия договора о дружбе, подписанного еще во времена Ричарда II.
Следующей проблемой, остро нуждавшейся в урегулировании, был шотландский вопрос. Северные соседи явно устали от войны, которая к тому времени поставила их на грань катастрофы. Желание Джеймса III вступить в мирные переговоры с Англией было очевидно. Однако Ричард III, во-первых, лучше других знал, насколько изменчивым было поведение слабохарактерного шотландского короля. А во-вторых, Ричард всегда был жестким сторонником военного решения шотландского вопроса. В свое время Эдуард IV легкомысленно спровоцировал войну с шотландцами в надежде возвести герцога Олбанийского на шотландский трон и приобрести некоторую часть шотландских территорий, и Ричард по своим природным наклонностям поддержал курс на войну. Поэтому он на всякий случай до сих пор привечал ренегатов. В Уорике король принял своего старого знакомого Александра Стюарта, герцога Олбанийского, который в очередной раз предал царственного брата, сдал англичанам замок Данбар и бежал в Англию. Ричард также подтвердил годовую ренту Джеймсу, графу Дугласскому[138], последнему из Черных Дугласов, в размере пятисот фунтов. Таким образом, в случае продолжения неприятностей на границе у Ричарда было кого послать на север, чтобы серьезно осложнить жизнь шотландцам.
Ричард включил в свою свиту обоих изгнанников, а также испанского посла Сасиолу и покинул гостеприимный замок Уорик. Он направился дальше в Лестер, по пути задержавшись на два-три дня в Ковентри. Королю везде оказывался радушный прием, что вселяло в его сердце искреннюю радость. При этом сам он, как и входившие в свиту должностные лица, не столько развлекался, сколько продолжал свои ежедневные труды. Его секретарь Джон Кендалл писал членам городского магистрата Йорка: «Милостивые государи, примите мои уверения в совершенно искреннем к вам расположении. Хвала господу, Его королевская милость находится в добром здравии, как и Ее милость королева. На протяжении всего путешествия их с благоговением встречают пышными процессиями, а Его [короля] лорды и судьи в каждом городе заседают, разбирая жалобы бедного народа, и выносят приговоры нарушителям Его законов»{77}.
В Лестере Ричарда III нагнало личное письмо от Людовика XI, в котором французский король подтверждал получение сообщения о коронации:
Писано в Монтиль-ле-Тур, в 21-й день июля. Людовик»{78}.
Следует ли Англии проводить политику дружбы с экспансионистской Францией — это была извечная проблема. Эдуард IV в последние годы своей жизни решал ее весьма бессистемно. Подкупленный французским пенсионом и перспективой брака между своей старшей дочерью Элизабет и наследником Людовика XI, он не обращал внимания на отчаянные призывы Максимилиана Бургундского о помощи. Из-за этого английская политика в конце концов потерпела крах, когда Людовик и Максимилиан в декабре 1482 года подписали Аррасский договор.
Ричард немедленно ответил на галантное, но бессодержательное по сути послание французского короля, причем достаточно жестко. Он дал понять Людовику, что Англия, вне всякого сомнения, заинтересована в налаживании отношений с континентальным соседом, но только при выполнении определенных условий. Ричард поставил перед французским королем совершенно конкретные вопросы о его намерениях, искусно спародировав при этом небрежный стиль Людовика: