Ричард III

Гонец Глостера также разбудил камергера двора среди ночи. Новости, им доставленные, Хейстингса не обрадовали. Город переполняли дворяне, съехавшиеся на коронацию со всех концов страны — можно было себе представить, что случится, когда по столице поползут слухи, имеющие, как обычно, лишь отдаленное отношение к действительности. Камергер намеренно решил еще больше обострить ситуацию, чтобы повернуть ее лично в свою пользу. Он поставил в известность о произошедшем в Стоуни-Стратфорде лорд-канцлера Томаса Ротерема, архиепископа Йоркского. Престарелый Ротерем был человеком весьма неглупым, но излишне боязливым, а кроме того, относился к открытым приверженцам королевы. Перепуганный шокирующими новостями, он ни на минуту не поверил Хейстингсу, уверявшему его, что все идет законно, никаких чрезвычайных событий не произошло, виновные арестованы, и дальнейших репрессий не последует. Приказав слугам вооружиться, Ротерем взял Большую государственную печать и поспешил к королеве.

В святилище Вестминстерского аббатства царила суета — повсюду слуги таскали вещи королевы и ее приближенных. Сама Элизабет Вудвилл сидела в одиночестве, несчастная и напуганная. Канцлер попытался успокоить ее, рассказав о гарантиях, данных Хейстингсом. Однако королева прервала его, закричав в ожесточении, что именно Хейстингс — первый среди тех, кто старался уничтожить ее и ее род в последние годы правления мужа. Потеряв голову, канцлер пообещал способствовать коронации герцога Йоркского в случае, если с Эдуардом V случится несчастье, и больше того — в залог своей нерушимой верности передал королеве Большую печать.

С первыми рассветными лучами Ротерем отправился обратно в свой дворец. По реке сновали лодки, на улицах явственно чувствовался страх. Вооруженные мужчины пересказывали друг другу слухи, которые распространялись по Лондону как лесной пожар. Лорды, рыцари и горожане разделились на две партии. Одни собирались около Вестминстера, чтобы защищать королеву и ее родных. Другие стекались под знамена камергера. Однако большинство горожан благоразумно решили переждать опасное время, пока не станет ясно, какая из фракций побеждает. Точно так же и придворные, движимые лишь собственными интересами, готовились занять сторону того, кто окажется сильнее.

* * *

Хейстингс вовсе не чувствовал себя представителем, а уж тем более слугой лорд-протектора — он действовал как исполнитель воли своего покойного друга короля Эдуарда IV. Камергер, несомненно, в эти дни стал самым популярным и влиятельным магнатом королевства. Вудвиллы, успех которых означал его собственное неминуемое падение, были сокрушены одним ударом. Хейстингса несколько нервировало внезапное появление из политического небытия Бакингема, но он не видел причин для волнения, пока оба герцога по сути исполняли задуманное им. Хейстингс верил в свои силы и не сомневался, что сможет и дальше направлять события по угодному ему руслу.

На совете, собравшемся в тот же день, Хейстингс выступил адвокатом Ричарда. Он прочел советникам письмо, в котором Глостер заверял баронов, что не захватывал короля силой, а напротив, спас и его, и королевство, и что вскоре Эдуард V прибудет в Лондон для коронации. Хейстингс сумел успокоить лордов и лондонских олдерменов, пообещав, что дело Риверса, Грея и Вона будет вынесено на рассмотрение королевского совета. «После того как эти письма были зачитаны вслух в зале совета и перед населением, все превозносили герцога Глостерского за то, что он исполнил долг перед своими племянниками и за намерение наказать своих врагов. Были и такие, которые считали его честолюбцем и обманщиком, и подозревали, что добром это не кончится»^{55}.

Лорды постановили отобрать у Томаса Ротерема Большую печать, ибо она снова была в руках канцлера: вернувшись к себе домой и немного успокоившись, он понял, что совершил вопиюще беззаконный поступок, поспешил в Вестминстер, забрал у королевы печать и явился с ней на заседание совета. К концу дня Хейстингс отправил Ричарду послание, что дело Вудвиллов проиграно, действия лорд-протектора в целом одобряются, а город с нетерпением ждет своего короля. Лишь одну плохую новость сообщал камергер — 29 апреля флот под командованием Эдуарда Вудвилла отплыл от берегов Англии. О том, что маркиз Дорсетский украл королевскую казну, он еще не знал.

Успокоенный письмом Хейстингса, Ричард Глостерский тем не менее до 2 мая оставался в Нортхемптоне. От имени короля он отправил письмо архиепископу Кентерберийскому:

«Ваше высокопреосвященство, наш возлюбленный кузен, мы сердечно приветствуем Вас. Мы желаем и просим Вас хранить надежно в безопасности Большую печать нашего королевства до нашего приезда в город Лондон. Там, полагаясь на Ваши мудрые рекомендации и рекомендации прочих членов нашего совета, мы будем думать о благе нашем и нашего королевства. Призовите к себе лордов, со всем усердием обеспечьте безопасность и сохранность нашего Лондонского Тауэра и казны, находящейся в оном, а наше полное доверие остается с Вами»^{56}.