Рядом с врагом

Глупо! По-мальчишески глупо. Хорошо, что Аня сейчас в штабе соединения. В те редкие минуты, когда он бывает там, — не до объяснений.

Ну хватит об этом! Минут через пятнадцать должен выйти состав. Нужно быть готовым. У него же операция, задание!

Знала бы Валя, какое дело все-таки ему доверили!

…Лежат партизаны… Молчат. Через плотные стены леса раздается приглушенный гудок. Вначале его слышит только Степан Иванович. Скорее всего догадывается. Потом и другие. Партизаны переглядываются. Каждый старается скрыть волнение.

А вот уже и стук колес…

Как медленно потянулось время.

Словно какая-то сила сдерживает его, тормозит…

«Да, да… Тормозит… — думает о своем Степан Иванович. — Тормозит. Если бы удачно упало на рельсы дерево. Перед самым паровозом…»

Вот уже дымок… А вот и паровоз…

Дальнейшую картину представить Степан Иванович так и не мог. Только помнилось начало.

Выстрел Михайлова. Немец на подножке паровоза, удивленно взмахнув руками, на секунду приподнявшись, вдруг рухнул под колеса. Затем взрыв. Сосна тяжело, неохотно, замерев на секунду, повалилась, преграждая путь составу.

И бешеные очереди пулемета. О нем партизаны не думали. Пулемет был неожиданностью.

Степан Иванович увидел: к железнодорожному полотну пробирается Максудов, сжимая гранату.

«Молодец! Молодец!» — не то хвалил, не то мысленно подбадривал Козлов догадливого красноармейца.

У полотна Максудов, пружинистым рывком привстал и метнул гранату в тамбур первой теплушки.

Пулемет умолк. Но и сам Максудов как-то странно обмяк и, уронив автомат, схватился за лицо.

Козлов уже поднимал людей.

— Вперед!

Заскрежетали, запоры теплушек!

— Выходи!.. Выходи!..

— В лес! Быстрее в лес!

Люди прыгали из вагонов, разбегались по сторонам. Один за другим исчезали они в лесу.

Козлов, подал команду отходить.

Раненого они несли уже вчетвером. Два парня, по виду еще школьники, поняли, что это их освободители.

— Мы тоже с вами…

Козлов молча кивнул головой: «Хорошо!»

Максудов не отрывал рук от лица.

— Солнца не вижу…

— Сейчас темно… — соврал Козлов.

— Я ничего не вижу, Степан Иванович. Ничего…

— Увидишь… Увидишь…

— Не увижу солнца… Больше не увижу, Степан Иванович…

Парни, бледные, отворачивались, старались не смотреть на разбитое лицо партизана.

— Не увижу солнца… — твердил Максудов в забытьи. — Не увижу…

Рукавом вытер Степан Иванович глаза. Он уже не отвечал. Максудов был прав. Максудов не увидит больше солнца и, наверное, не почувствует его тепла…

— Стой… — почти шепотом скомандовал Степан Иванович. — Здесь… Кладите.

Тело Максудова положили на траву.

— А вы… — Козлов, не глядя на юношей, попросил: — Вы отойдите… Пока отойдите…

ОСЕННИЕ НОЧИ

— Вот это работа так работа! Завидую тебе! Рой глубже!

— И то! Я уж зарою их, будь спокоен, живыми будут — не встанут… Конца им нет, проклятым.

— А ты что — жалуешься?

— Грех жаловаться… Вон сколько уже закопал! Дай боже не последнего!

Никто не слышал беседы двух друзей: Тимофея, державшего в крепких руках лопату, и Шерали, сидевшего на одном из бугорков.

Прошел легкий дождь. Земля слегка отсырела и приставала к лопате. Тимофей сердито стучал ею по ступенькам могилы и ворчал:

— Конечно, не стоило бы для них так трудиться, да уж лучше зарыть поглубже.

Закончив работу, Тимофей внимательно осмотрелся вокруг, прислушался:

— Почудилось… Нет, сюда они не ходоки, не любят «нового фатерлянда». Так, значит, решил?

— Решил, Тимофей.

— Одно меня тревожит. — Тимофей закурил. Освещенное огоньками самокрутки лицо его было строгим, постаревшим.

«Как он изменился, — невольно подумал Шерали. — Тот ли Тимофей, Тимошка, гуляка, весельчак, в котором никто не признавал серьезного человека? Галя и любила, и побаивалась его. Наверное, и не писала ему из Москвы только по этой причине. Может быть, и немцы доверяют ему спокойно. Репутация «шального» помогла…»

Тимофей скорее почувствовал, чем увидел, как Шерали улыбнулся.

— Ты чего?

— Да так… Вспомнился человек один.

Тимофей тоже улыбнулся.

— Веселенькая картина. Сидим на могилках фашистов, покуриваем, посмеиваемся. А может, под нами какие-нибудь там оберштурманы… тьфу! Не выговорить. Ну да шут с ними, никто их сюда не приглашал… К делу давай. Это ты свободная птица, а я на работе. Начальство может хватиться. — Тимофей покачал головой: — Ну и солдат попался. Пьет, сволочь, с утра до ночи… Лыка не вяжет.

Затушив о каблук сапога окурок, Тимофей уже переменил разговор:

— Кто еще в курсе дела?

— Степан Иванович, Опанас Гаврилович, два-три крепких парня.

— Значит, договорились?

— Договорились, Тимофей.

Друзья попрощались. Шерали прошел несколько шагов. Здесь его ожидал Панасюк.

Ехали молча. Панасюк пытался было завязать разговор, но, посмотрев на озабоченного спутника, вздохнул и стал насвистывать украинскую мелодию.

«Думку» Тимофея, одобренную Орлянским, обсуждали долго. Ведь это не приказ. Шерали так и передал слова секретаря райкома: «На ваше усмотрение».

— Что же, на наше так на наше, — просто согласился Степан Иванович. — Но я так понимаю: коли требуется — сами себе прикажем. Мы еще поговорим об этом. Да и тебе, Шерали, как следует нужно подготовиться. А сейчас…