Рядом с врагом

Шерали до хруста в суставах сжал пальцы. Он не мог представить картины, рассказанной Козловым. Мальчишка в топке, в огне… Живой мальчишка!.. У топки тяжелая литая дверца. Ее Шерали видел как-то случайно, на какой-то станции в ожидании своего поезда. Кочегар, бросив несколько лопат угля в топку, ловко захлопнул дверцу. Да-да, тяжелую, литую. А потом кочегар, смахнув рукавом пот со лба, выглянул в окошко — вдохнуть свежего воздуха. По перрону бегали ребята… Это было, кажется, под Ферганой.

Шерали невольно повернулся к Бахтияру. Мальчик уже уснул.

— Боятся они людей, — проговорил Шерали, — поэтому им ребенок в зыбке кажется львом. Торопятся с нами покончить, уничтожить нас. А что же мы, так и будем сидеть?

— Нет! — Опанас Гаврилович сжал кулаки. — Силенка еще есть. Как в восемнадцатом мы поднялись! Думаете, старик стал?

Козлов отрицательно покачал головой.

— Рано в старики записываться, Опанас… Но сам посуди, подумай, где наши, что с ними? Отходят ведь.

— Придут, — уверенно заявил Опанас Гаврилович. — Он еще, фашист, пожалеет, что на свет народился.

Старик взглянул на ходики, подошел к ним тихонько, подтянул цепочку, на которой грузом висела старинная круглая гиря. Все это он сделал спокойно, неторопливо, как в обычные вечера. Так же тихонько, чтобы не разбудить Бахтияра, вернулся к столу.

Опанас Гаврилович держался бодро, но и его мучила мысль — а что дальше?.. Пройдет еще несколько дней, немцы освоятся, станут полными хозяевами и доберутся до этой глуши, до его сторожки.

Но не хотелось об этом думать!

— Было бы нас больше!.. Степан Иванович осмотрел присутствующих. — Подняли бы голову. А сейчас… Даже выйти, узнать, что творится на белом свете, не можем. В ближних селах побывать?

— Это мысль. — Шерали встал. — Это мысль, Степан Иванович. Побывать и… кое-кого пригласить к нам. Ведь пойдут люди.

— Правильно, Шура, — поддержал Опанас Гаврилович. — Обязательно пойдут.

Пожалуй, впервые за все последние дни Шерали улыбнулся.

— Можно считать, что здесь, в лесной глуши, уже создан… гарнизон. Пусть пока маленький, но гарнизон есть.

Опанас Гаврилович тоже невольно улыбнулся.

— Гарнизон? Из трех человек? Ах ты, Шура! Придумаешь тоже.

— Будет больше, — твердо ответил Шерали.

С ним согласился и Козлов.

— Решим так, — продолжал Шерали, — рано утром я отправлюсь в Червонный Гай.

— Ни в коем случае! — возразил Опанас Гаврилович. — Ты что, сам хочешь представиться фашистам? Берите — вот я… Разве тебе можно появляться там? Нет, это не годится. Поеду туда я. Кто я? Лесничий! Никому до меня дела нет, старик. И мне ни до кого дела нет. У меня много знакомых, друзей. Разузнаю все спокойненько и вернусь.

— Верно говорит Опанас Гаврилович. Сейчас там полно фашистов. Отбирают у населения скотину, запасы зерна, грузят в вагоны. Людей загоняют за проволоку. Особенно молодых…

Раздался тихий стук. Все, недоумевая, переглянулись. Опанас Гаврилович подошел к окну и, приложив ладонь к глазам, всмотрелся в темноту.

— Никого, — промолвил он.

Но снова раздался стук.

— Вы сидите, а я выгляну.

Опанас Гаврилович зажег фонарь и вышел из комнаты.

Вернулся он с Тимофеем Василенко, который вместо приветствия радостно воскликнул:

— Эге, да вас тут целый полк! А я подкрепление привел. — И, отворив дверь, крикнул в ночную тьму: — Заходите, товарищи, здесь свои.

В сенях раздался тяжелый топот.

Шерали обнял Тимофея, и тот понял, как волнуется его друг.

— Успокойся, Шура. Жена твоя жива-здорова.

Взгляд Тимофея упал на Опанаса Гавриловича. Лесничий стоял сгорбившись и, как Шерали, ожидал утешительных вестей.

Тимофей понял, сколько еще тяжелых дней и ночей придется провести его друзьям. Но что он мог сказать сейчас? Чем, какими словами порадовать их? Как вселить надежду? Сказать, что старшая дочь арестована, а младшая по специальному заданию райкома партии приступила к работе в немецком госпитале, — вот и все, но разве этим успокоишь? Верно, Галю устроили в госпиталь. Как? Лучше наедине поговорить…

— Привел к вам гостей, не сердитесь за это?

Гости не были местными жителями. По грязним, потрепанным красноармейским гимнастеркам, запыленным сапогам, утомленным лицам можно было сразу представить, какой тяжелый путь они проделали. Но красноармейцы держались бодро, здороваясь с каждым, крепко пожимали руку.

Когда все расселись, Шерали, Опанас Гаврилович и Степан Иванович вопрошающе посмотрели на Тимофея.

Собственно, он и сам собирался объяснять причину своего прихода.

— Эти товарищи, — начал он, — пробились из окружения. Ребята надежные и крепкие. Хотят воевать. Они останутся здесь с вами. О дальнейших планах, о необходимости ваших действий сообщит райком партии. Несколько слов о сегодняшней обстановке. Тяжелая она, товарищи…

Шерали взволнованно смотрел на друга: «Райком… Сообщит райком! И им не придется сидеть сложа руки… Так, значит, они не одни…»

Тимофей обратился к Опанасу Гавриловичу:

— Есть где разместить наших товарищей?

Опанас Гаврилович кивнул головой и встал. Красноармейцы вышли вслед за ним. Когда дверь плотно закрылась, Тимофей продолжал: