Рядом с Фрунзе

Шаркёзи родился в семье рабочего и сам стал рабочим-металлистом. О себе он обычно говорил так: «В наследство от отца достался мне лишь

спокойный, уравновешенный характер». Храбрый, решительный и отлично подготовленный в военном отношении боевой товарищ. На фронте он по-настоящему научился ценить пулемет. Он строго требовал от бойцов, чтобы каждый тщательно ухаживал и берег свой пулемет. О своем оружии Шаркёзи тоже очень заботился, и не было случая, чтобы оно подвело его в бою. Дрался он с необычайным хладнокровием, и это помогало ему добиваться успеха. Шаркёзи никогда не разрешал понапрасну стрелять из пулемета, всегда подпускал противника как можно ближе и лишь тогда открывал по нему огонь.

...Около полудня взвод прибыл на передовую — здесь его ждали с нетерпением. Шаркёзи доложил о прибытии командиру батальона и тут же получил от него новый приказ. Итак, снова на передовой, снова фронтовые будни.

В селе погас последний огонек. Легкий морозец затянул лужи тонким ледком. Ничто не нарушало тишину ночи, лишь иногда взлетала, шумно хлопая крыльями, еще не уснувшая птица. И вдруг на окраине послышались голоса людей. Село было занято отрядом колчаковцев силою до полка.

Бойцы Шаркёзи прижались к земле и прислушались. Разговаривать, ходить, курить — строго запрещено. Только лежать в прошлогодней кукурузе, вглядываться в зияющую перед тобой пустоту ночи, покрепче прижимать ухо к земле и прислушиваться. Тьма непроглядная. Как будто хрустнула ветка — послышалось чье-то частое прерывистое дыхание. Агоштон ти-

хонько толкнул локтем соседа. Тот тоже весь превратился в слух. Затем шепнул в самое ухо Агоштона:

— Похоже, дозор белых.

Изготовились к стрельбе. Агоштон приподнялся на локтях, напряженно всмотрелся в густой кустарник. Он увидел поросенка, рывшегося в земле.

— Черт бы тебя побрал, перепугал всех! — с досадой прошептал Агоштон.

И снова тишина.

Бойцы осторожно подползли к крайней избе. Условились применять оружие только в крайнем случае. Сарай был уже близко, когда из дома донесся какой-то подозрительный шум. Вскоре послышались крики и ругань. Два бойца вызвались разузнать, в чем дело. По-видимому, в доме шла пьянка. Балог, слывший самым проворным бойцом, распластавшись по земле, незаметно подполз к дому. Остальные, застыв на месте, следили за ним.

Балог поднялся во весь рост и заглянул в окно: в ярко освещенной комнате два белогвардейских офицера пили вино и веселились. Балог рукой подозвал товарищей к себе.

Осмотревшись, бойцы решили действовать. Рывком распахнув дверь, они ворвались в комнату. Пьяные офицеры, оцепенев от страха и неожиданности, совсем растерялись. Отобрав у них оружие, бойцы повели пленных в штаб батальона.

— Куда вы нас ведете?—спросил один из колчаковцев.

— Там узнаешь! —ответил ему Агоштон, довольно хорошо говоривший по-русски.

— А все же?

— Иди!

— Иду, но хотел бы знать куда?

— Замолчи!—прикрикнул на него Ковач, подтолкнув офицера прикладом.

О результатах вылазки доложили комбату.

Пленные офицеры ответили на вопросы о замыслах противника. Получив новые важные данные о позициях, силе и вооружении колчаковцев, командование внесло некоторые изменения в свой план наступления.

Из тактических соображений необходимо было в тот же день занять село — важный дорожный узел. Тот, кто им владеет, господствует над всем районом. Но в селе превосходящие силы противника.

Край неба начал бледнеть, когда со стороны деревни послышалась какая-то возня. В руках у Марци Шаркёзи бинокль. Марци заметно волновался. Казалось, он что-то хотел сказать, но никак не решался. Долго лежал он без движения, подперев голову руками. Потом приподнялся, осмотрелся. Глаза лихорадочно блестят.

— У меня такое предчувствие, словно мне суждено погибнуть. Умру — так хоть знаю за что!—сказал он Агоштону. — Ты, верно, более счастливый. Может, домой вернешься. Не забудь, что самое трудное время в гражданской вместе были. Зайди к матери и передай, что погиб за свободу.

— Ну хватит об этом! — зашумел на него Агоштон, стараясь перекричать грохот пушек и трескотню пулеметов.

Разгорелся ожесточенный бой. Наступающие части красных натолкнулись на сильное сопротивление противника. Потери с обеих сторон были большими. Атака захлебнулась. Бойцы за-

легли под сильным пулеметным огнем белых, которые так расставили свои пулеметы, что их никак не удавалось уничтожить. По всему селу разносился оглушительный шум ружейно-пулеметной стрельбы и грохот пушек. Дым от разрывов шрапнели медленно таял в небе. На командном пункте опасались, как бы не пришлось отступить. Казалось, что приблизиться к огневым точкам противника просто невозможно. Местность открытая, и пулеметный огонь скосит всех до последнего. Артиллерии у красных явно не хватало.

Белые яростно строчили из пулеметов. На командном пункте красных разгорелся спор между командиром батальона и командирами приданных ему пулеметчиков-интернационали-стов.

— Попытаться, говоришь? Опасно очень. Кто решится на такое?

— А я говорю: все же нужно попытаться.

— Соображаешь, что говоришь?