Ряд случайных чисел (СИ)

— А то! — подмигнул Дон. Какие ресницы, еще тогда подумал Лайм, как крылья черных бабочек! А через месяц понял, что влюбился — и чуть не повесился, когда понял. Караул! Позорище-то какое! Как же так? Никогда никакой склонности не испытывал, и тут — на-ка тебе! В мужика, в вампира, в подчиненного… И не уберешь его — на каком, собственно, основании? Боец отличный, в предыдущей Руке семнадцать лет прослужил, в резерв попал, потому что от Руки двое осталось — он сам и Мизинец. Мизинец в бою не участвовал, а Дон в ящик загремел с пробитой головой. Лайм смотрел тот отчет, да его многие смотрели, заварушка громкая была и поучительная, на предмет — как не надо действовать. Две Руки там полегло почти вчистую. Так что убирать его просто не за что. Самому уйти? Обидно, блин! И куда? Только к Детям или в отставку. Просто уйти в резерв нельзя, не может Большой сказать: «Фу, противные, вы мне не нравитесь!» Основание нужно. А какое у него основание? Бред!

Попросил Безымянного посмотреть, не навешено ли на него что-нибудь? А то, вот, нервничает он почему-то всю неделю. Серый быстро просканировал, сказал — чисто. Выдал мерзкую настойку. Еще неделю Лайм бегал от своего Среднего, краснел, как девочка, встречаясь взглядом, и предавался тяжким раздумьям, удрав от всех подальше. Еще счастье, что волосы от отца достались, человеческие. Были бы эльфийские — уже во всю голову радуга была бы! Что же делать-то? Эту мерзость из бутылочки он уже неделю сосет, а толку? Ну, да, настоящую причину своей нервозности он серому так и не сказал — постеснялся.

Лайм сидел в пустой библиотеке Казармы и прилежно делал вид, что читает. И было ему нехорошо. Блин! Он Большой! Это он должен налаживать взаимоотношения в Руке — ага! Уж он наладит — только дай! Извращенец! Ну, за что ж ему такое на старости лет? Уже врать начал — Безымянному-то не сказал, из-за чего нервишки разыгрались? Что дальше? Так, глядишь, и до подлянки доберемся! Ох! Что же делать-то? Ведь, судя по всему, Дон нормальный мужик, если догадается — скорей всего, морду набьет, это как минимум. И будет прав. А о максимуме даже думать не хочется. А потом — дело о нарушении субординации, на котором Лайма наизнанку вывернут. Тьфу! Как ни поверни — караул, да и только.

— Ну, как — вкусно? — Лайм даже подскочил. Объект его размышлений брякнулся на стул в опасной близости, подвернув под себя ногу, почти улегся боком на стол, подпер рукой голову.

— Что — вкусно? — Лайм постарался скрыть смятение, но чувствовал, как предательски горят уши.

— Да ты себя уже неделю поедом ешь — мне интересно стало! Может, вкусно немыслимо! Дай кусочек-то — попробовать! Ой, слу-ушай! А книжки вверх ногами читать — долго учиться надо? Класс! Меня научишь? — Дон весело ерничал, блестя глазами, Лайм молчал, не зная, что сказать. С ушей, наверно, потом кожа облезет. Интересно, они просто красные — или светятся? А дым есть?

— Ты мне можешь сказать, что тебя больше всего напрягает: то, что я мужик, то, что подчиненный, или у тебя есть кто-нибудь? — вполне серьезно, даже участливо спросило это чудовище.

Лайм даже подпрыгнул, и резко, с размаху закрыв злополучной книжкой горящее лицо, замотал головой.

— До-он! Не добивай! — взмолился он, тем не менее, чувствуя при этом странное облегчение. Все. Все вскрылось, как нарыв, от него теперь практически ничего не зависит.

— Только честно. И морду бить не буду. И не телепат — фыркнул Дон в лицо вскинувшемуся Лайму. — Я мимо шел, дверь приоткрыта, а ты говорил сам с собой — и довольно громко. Я уже и ушел было, но понял, что ты это — про меня. Колись!

Лайм обреченно вздохнул. Ну, хоть разговаривает, а не морду бьет, и на том спасибо. Дипломат, блин! Лайм бы точно набил и из Руки своей вышиб. Нафиг надо! А теперь сам такой! Ох!

— Никого у меня нет, только Рука, — опять вздохнул он. — А теперь вот ты на мою голову! Напрягает… Да я в панике просто! В жизни на мужиков не западал! — он в отчаянии помотал головой.

— Н-ну-у… если тебя беспокоит только этот аспект… — задумчиво протянул Дон. Лайм недоуменно посмотрел на него и успел застать момент трансформации. Как будто в видеошаре смазалось изображение, черты поплыли, исказились… застыли.

— Так лучше? — глубоким контральто спросила пышноволосая блондинка, поправляя выбившуюся прядь. Лицо практически не изменилось, прибавились только ямочки на щеках, а вместо черных кудрей появилась копна белых прямых волос. Лайм подобрал со стола челюсть и постарался засунуть на место вытаращенные глаза. — Ле Скайн, — утешила его девушка.

— До… Донни? — челюсть упорно отваливалась.

— Ты знаешь… — очень всерьез отнеслась блондинка к его вопросу. — Наверно, все-таки, Донна, тебе не кажется?

— М-м-м… — кивнул Лайм.

— Я сняла камень с твоей души? — ресницы остались черными, и брови тоже. Лайм опять утвердительно промычал. — Ну, вот и хорошо. А за цвет и форму своего лица не беспокойся — я тебе их корректировать не буду, — она улыбнулась, отвела ему со лба волосы. — То, что я вижу, меня вполне устраивает!