Результат ошибки

— Девочка сильно истощена, не раз избита, да еще и отравлена чем-то непонятным, — заключил целитель, накрывая тело девочки простыней. — Я дам тебе зелья, но нужен менталист.

— Зови, — вздохнул Ксено, понимая, что другого выхода нет. В этот момент он даже не подумал, что воспоминания дочери могут быть ей очень тяжелы.

Штатный менталист Мунго многое видел в своей жизни, но увидев истощенного ребенка, в первый момент хотел отказаться. Что-то он такое почувствовал. Затем маг вздохнул и вошел в память немедленно заскулившей девочки. А перед глазами Аленки опять появились каратели, опять их гнали бегом и кого-то грызли собаки, опять толпы голых людей бежали в баню…

— Она очень голодна, — выдохнул менталист, выскочив из памяти ребенка. То, что он увидел, просто не могло быть, но она было! — Я сгружу воспоминания, — глухим голосом произнес маг. Сгорбившись, он двинулся к артефакту.

— Алисия! — позвал целитель медиведьму. — Покормите девочку легким супом, очень легким, хорошо?

— Да, целитель, — кивнула девушка, отдавая приказ домовику, а сама присела рядом с Аленкой. — Ну, здравствуй, маленькая…

— Здрасте… — прошептала Аленка, вспомнив язык, на котором они говорили. — Вы меня убьете?

— Нет, малышка, — медиведьма едва удержала себя в руках — такой вопрос от ребенка… — Мы тебя подлечим.

А Ксено с Гиппократом уже нырял в артефакт. Ему было важно увидеть, что случилось с Луной. Что же, он увидел. Девочку перенесло сквозь время и пространство ритуалом, убившим Пандору. И там она обрела… семью. Новая мама, дети кругом и суровые мужчины с непонятными устройствами в руках. И ощущение гордости от причастности к происходящему. Ну а потом… Майданек. Мистер Лавгуд историю знал, но ограниченно. Он понял, что делали с детьми, но зачем? Это ускользало от его понимания. Полгода в аду. Почти без еды, в сопровождении боли и черные трубы крематория — самое страшное место. Ксено смотрел, чувствуя, что еще немного и сойдет с ума. Полгода в аду провела его единственная дочь, о которой он забыл, погрузившись в свое горе.

— И что теперь? — помертвевшим голосом произнес Ксено, наблюдая за тем, как кормят Луну, себя Луной, насколько он понял, уже не воспринимавшей.

— Теперь будешь пытаться ее отогреть, выпаивать зельями, ухаживать, — очень грустно произнес Гиппократ, произнеся дополнительную клятву о приватности. — Никогда такого не видел…

— Я тоже, — почти прошептал мистер Лавгуд, понимая, что даже представить прожитое ею очень трудно.

А Аленку кормила добрая девушка, как в отряде. Девочка подумала, что, может быть, она вернулась в отряд, только в другой и теперь нужно будет, как мама Лида. Что же, Аленка была готова, потому что палачей надо убить, всех! Девочка точно знала, что любой палач в черном должен лежать в земле. За всех, кого они убили, закусали собаками и расстреляли…

Теперь Аленка вспомнила того, кто держал ее на руках. Это был… папа, кажется. Девочка была не уверена, но решила пока довериться судьбе, раз ее не побили, а наоборот — покормили. Поэтому она понемногу успокаивалась, а Гиппократ объяснял, как правильно кормить Луну, как за ней ухаживать, и почему важно не оставлять одну. Девочка вернулась, будучи на пороге смерти, ее почти убили одетые в черную форму похожие на гриндевальдовских офицеров нелюди.

— Теперь мы пойдем с моей маленькой домой, — очень ласково произнес очень напуганный Гиппократом Ксено, думая о том, как защитить Луну в школе.

— А палачи не придут? — поинтересовалась девочка.

— Палачей здесь нет, прогнали давно палачей, — вздохнул мистер Лавгуд, видя, что дочь ему не верит.

Аленка действительно не верила, ведь она не видела «наших», а это значило, что вокруг могут быть палачи. Девочка при этом подумала, что вся ее окружающая доброта может быть потому, что у них, у палачей такая игра. И на самом деле, ничего не изменилось, потому что игра рано или поздно закончится. И вот тогда ее точно убьют. Может быть, даже затолкают в печь живой, чтобы медленно сжигать… Аленка слышала, что такое делали, а потом палачи только стояли и улыбались своими мерзкими и такими страшными улыбками. Опять стало страшно.

Ксено завернул Аленку в простыню и, прихватив зелья, шагнул обратно домой. Нужно было выкупать дочь, одеть ее. Гиппократ предупредил, что девочка слишком слаба и самостоятельно одеться у нее может не получиться, что ее, несомненно, испугает.

***

С тем же упорством, с каким он уходил в себя последние почти два года, Ксено, по своему мнению, сосредоточился на дочери. Аленка привыкала к тому, что ее здесь зовут Луна, хотя этого имени не принимала. Несмотря на то, что с ней обходились очень ласково и бережно, она не верила. В основном, потому что воспринимала английский язык чужим, а по-русски, да и по-белорусски здесь не говорил никто. «Свои» для девочки теперь ассоциировались с этими языками, а вовсе не с английским. Поэтому она принимала зелья, считая их какими-то ядами, которые почему-то не убивают, кушала, что давал ей «папа» и не верила ни одному его слову.