Резистент

– Я согласен, – разводит руками Бернев. – Давайте ваши условия.

– Для начала дай Агате поговорить с пленниками. Она решит, смогут ли они добраться до коммуны.

Переговорник снова обращен ко мне. Я гляжу на Агату, а она – на меня.

– Прошу, не делайте этого, – негромко говорю я. – Вы смогли уйти, не тратьте этот шанс начать все заново.

Агата мягко улыбается и чуть качает головой:

– Я втянула вас с Адамом, мне и вытаскивать. Не переживай за меня, я прожила в Центре шесть лет. Как твое здоровье?

– Мне прострелили ногу, – говорю я, надеясь, что это заставит Агату передумать.

– Это я знаю, – говорит она. – За тобой хорошо присматривают? Всего хватает?

Киваю, глотая слезы. Снова не заметила, когда начала плакать.

– Покажи теперь Адама, – обращается Агата к Берневу. Тот, не прощаясь со мной, выкатывает аппаратуру и запирает дверь.

Я понимаю, что не имею права срывать обмен. Речь не только обо мне и моей жизни, речь еще и об Адаме. Но Бернев все еще не знает, что я – абсолютный Резистент. Может, я смогу заменить ему Агату? Может, если я скажу правду, он и Адама отпустит? Но это слишком рискованно: я могу отрезать путь отсюда для нас обоих. Нужно сделать все правильно.

Предложу свой вариант: вначале Бернев отпускает Адама, затем возвращается Агата, после этого могу уйти я. Но как только Адам будет в безопасности, как только я увижу его лицо на мониторе, то все скажу. Признаюсь, что Агату можно заменить мной. Пусть возьмут анализ крови и удостоверятся, что я – абсолютный Резистент. Это хороший план, так никто больше не пострадает. А я… меня тоже не убьют, ведь я стану ценной. Незаменимой. Останусь здесь, в лаборатории, до конца своих дней, надеясь, что однажды коммуна снова нагрянет в Центр и спасет меня. Стану лабораторной мышью. Может, я еще сотни раз пожалею о своем решении, но оно принято, и пути назад нет.

Действие укола закончилось, боль возвращается с прежней силой. Я понимаю это, когда вылезаю из кровати и ковыляю до двери.

– Откройте! Мне нужно поговорить с Берневым! – кричу я, стуча кулаком по двери. Никто не открывает. Продолжаю стучать и кричать; я знаю, что меня слышат, рано или поздно кто-нибудь не выдержит и придет. Так и происходит: заявляется сам Бернев.

– Отойди к кровати, – слышу я его стальной голос из-за двери.

Он правда боится, что я выскочу? Отхожу и сажусь на кровать, – только тогда он входит.

– Я хочу предложить условия обмена, – начинаю я с ходу. Надеюсь, мой голос звучит достаточно твердо и решительно. – Чтобы обе стороны были уверены…

– Обмен пока откладывается.

– Как? Почему?

Планы снова рушатся на моих глазах. Наверное, если я что-то задумала, то этому суждено провалиться.

– Так сказала Агата.

Агата была полна решимости полчаса назад. Она не могла передумать, если на то не было причины. И если мое состояние ее устроило, то причина остается только одна.

– Что с Адамом? – выдыхаю я.

Бернев молчит. Молчит и уходит, а я пытаюсь вскочить и погнаться за ним, заставить его ответить, стащить с его лица эту маску безразличия, – но заваливаюсь на пол у кровати. Боль рвет ногу на части. Дверь захлопывается.

Адам мертв – моя первая мысль. Адам ранен так сильно, что может не выжить в пути, – вторая. Других вариантов нет. И если Бернев не дает мне ответа, я возьму его сама.

Хватаюсь за раму кровати, вытягиваю себя наверх. Нога совсем плоха. Думаю, рана не слишком серьезная, но она свежая и болит сильнее, чем я могу стерпеть. Устраиваюсь в постели. Дождусь вечера, когда мне снова сделают укол.

Каждая минута тянется вечность. Кричу и не понимаю, почему от воплей не становится легче. Нога ведь совсем не болела, пока я не решила прогуляться по палате. А медикам, похоже, и дела до меня нет: никто не пытается облегчить страдания или хотя бы заткнуть мне рот. Я вспоминаю, как услышала крик Иванны, пробравшись в «Венеру». Здесь к такому привыкли.

Дожидаюсь вечера, ем ужин, который ставят для меня у самого входа. Никто не думает о том, как тяжело проделать путь от кровати до двери с раненой ногой. Аппетита нет, я жду одного – укола, который снимет боль и позволит уснуть.

Спустя час врач входит в комнату. Это уже другая женщина, но лицо у нее такое же напряженное. Она готовится сделать мне укол, медленно-медленно, как будто назло, срезает с ампулы крышку и набирает жидкость в шприц. Я изнываю от боли так, что уже готова вырвать шприц из ее рук и воткнуть себе в ногу.

– Добавьте мне еще один укол, – с трудом выговариваю я, – одного на сутки не хватает.

– Ты преувеличиваешь, – говорит врач, – рана несерьезная, пуля даже кость не повредила. Через несколько дней уколы вообще отменят.

Стискиваю зубы от злости:

– Вам когда-нибудь стреляли в ногу?

Медичка не отвечает. Она заканчивает с уколом и уходит. Да за что они все меня ненавидят? Ладно Бернев, но эту женщину я вообще впервые вижу, а ей доставляет удовольствие наблюдать за тем, как я терплю боль.