Резистент

Дальше все почему-то забывают о варианте «риск», и игра превращается в вопрос-ответ. Мало того, вопросы теперь задаются коллективно, всем скопом. И ведут, разумеется, к романтической теме.

– У тебя было много парней? – спрашивают Нату.

– Не очень.

– Как-то размыто. Не очень – это сколько?

– Ну… думаю, два.

– Думаешь? – смеется Гарри, – это как?

– Ладно, просто два! Ух, любишь ты придираться к словам, – цвет ее лица меняется с красного на пурпурный.

А потом бутылка выбирает меня. И я не нарушаю ход игры, говорю «правда», тем более что одно дурацкое желание мне уже загадали.

– Тебе нравится кто-нибудь из Центра? – улыбается Ната.

Серьезно? Уж от Наты я такого коварства не ждала. Щекотливый вопрос, и все пять пар глаз смотрят на меня. Медно-золотые глаза Адама в том числе.

– Нет. Никто.

Ближе к ужину все расходятся. Девочки помогают мне с посудой. Возвращаюсь в свою комнату, чтобы переодеться. И застаю там Адама.

– Ты чего здесь? – срывается с губ. Как-то невежливо прозвучало. Но Адам и бровью не ведет.

– Подарок. Хотел подарить отдельно, а не в этой толкотне.

Опускаю глаза. Снова то чувство, что возникает всегда, когда мы остаемся наедине. Чувство, что со мной что-то не так.

– С Днем рождения, Вероника. – Он протягивает мне сверток – что-то круглое, размером с яблоко, завернутое в бумагу, – и тоненькую голубую папку для бумаг. Не успеваю я толком поблагодарить, как Адам быстро-быстро выскакивает за дверь. И что с ним такое?

Распаковываю сверток. Парфюм в прозрачном голубом флаконе. Очень красиво. У меня никогда не было духов, как и у большинства девчонок из моей школы. Я даже не уверена, что их в Пентесе производят – ведь вещь, по сути, бесполезная. Но пахнет замечательно, как цветы, и немного – шоколадом. Бережно ставлю флакон на столик. Наверняка Адам нашел его в руинах города и тащил целую неделю с собой. Плюхаюсь на кровать, раскладываю на коленях папку. Внутри стопка бумаги, на первом листе – записка. Идеальный строгий почерк без всяких завитушек, прямой и тонкий.

«Ты не верила, что за Стеной есть красивые места. Я решил показать их тебе».

И я достаю из папки рисунки. Их много. Восемь листов. На мгновение перестаю дышать. Все нарисовано простым карандашом, но так детально и тонко, что возникают мысли о черно-белых фото. Водопад, вода стеной падает с отвесной скалы, бросая блики на солнце, серебрясь среди камней. Сосновый лес, точно как в старом-старом фильме «Сумерки». Восход солнца над змеящейся речушкой посреди пустоши. Я представляю, как Адам рисовал это. Как длинные пальцы с узловатыми суставами касались листов, как лицо склонялось над рисунками в тусклом свете настольной лампы, как тихо скрипел карандаш и шуршала тонкая бумага.

Он нарисовал все это для меня.

Сна теперь ни в одном глазу. Лежу в постели, даже не раздевшись, забыв принять душ. Смотрю в потолок. Во дворе горит яркий свет, проникает в комнату, так что видны силуэты столика, стоящего на нем круглого флакончика, валяющегося в углу походного рюкзака. Раз уж все равно не уснуть, я решаю почитать. Нахожу в рюкзаке свой верный фонарик (пора бы сменить батарейки), распаковываю подаренную Ангелиной книгу. Книга очень, очень старая. Обложка без рисунков, только золотыми тиснеными буквами выведены имя автора и название. Некоторые буквы стерлись; я провожу по ним пальцами, ощупываю шершавый переплет. Страницы книги пожелтели от времени, они отзываются сухим шелестом, когда я начинаю читать.

Книга о мальчике в охотничьей шапке. Мальчику столько же лет, сколько мне, но он еще учится в школе. Мы чем-то похожи: он тоже не знает, чего хочет. Плывет по жизни, как упавший на воду лист. Я читаю и читаю о его скитаниях по неизвестному большому городу, о его семье, его размышлениях о мире, и мальчик мне не нравится. Но – странное дело – я не могу избавиться от мысли, что мы похожи. Какие-то потерянные.

Книга тонкая, шрифт крупный. К тому же я всегда быстро читала. Проглатываю книгу за ночь. Сероватый рассвет застает меня за чтением, и только когда блеклые лучи проникают в комнату, я осознаю, что так и не сомкнула глаз. Книга подходит к концу. Я не плачу, но слезы жгут глаза изнутри. Закрываю книгу и пялюсь в окно, пока солнце не поднимается.

Вернуться к тренировкам оказалось не так уж сложно, как и влиться в прежний график. Завтрак – тренировка – обед – тренировка – ужин. Одно хорошо: по расписанию стрельбы нет ни сегодня, ни завтра. Меньше всего мне сейчас хочется прикасаться к винтовке. Наверняка вместо целей в стрелковой галерее я буду видеть бегущего ко мне дикаря. Мысли о тех двух убитых периодически лезут в голову. Например, за завтраком я задумываюсь, куда Адам и Гарри дели их тела. Ясно, что они их не сожгли, как это обычно делают в Пентесе. Я бы увидела дым. Так и оставили на берегу, за мостом? Наверное, стоило хотя бы вырыть для тел ямы. Похоронить по-человечески.