Резидент

У одной из калиток в Сквозном переулке он недолго постоял, хмуро и недовольно оглядываясь, как человек, возвращающийся с работы в плохом настроении, толкнул калитку, прошел двориком к низенькому домику в два окна, без стука, как хозяин, распахнул дверь. В передней остановился, прислушался. За второй, внутренней, дверью разговаривали женщина и парень.

— Смотри какой! — говорила женщина. — Еще и посмеивается. Чем мазал-то?

— Сало такое, — нехотя отвечал парень.

— Где ж ты его достал?

— У цыган сменял. Они его волчьим зовут.

— И зачем оно им?

— Собак уводят. Намажут сапоги, по поселку пройдут…

— В промен-то чего отдал?

— Да наган.

— Ой, Матюха, как же это ты?

— А у меня их еще десять. На поле за каменоломней сколько хочешь можно найти. И винтовки, и наганы, и патроны. Красновцам их, что ли, сдавать?

Мужчина расправил плечи, поставил обушок в угол и толкнул дверь.

— Здравствуй, Анна Андреевна, — проговорил он, перешагивая порог и протягивая руки к седой женщине, сидевшей у стола на табуретке.

Парень метнулся в соседнюю клетушку, за ситцевую занавеску.

— Стареть стал, — продолжал мужчина, — подхожу к дому, сердце колотится: вдруг да с тобою что?

— А я тебя, Харлампий, давно разглядела, — ответила женщина, вставая навстречу ему. — Ты еще к переулку подходил. Я слежу…

Была она когда-то высокая, а теперь сгорбившаяся, и когда она поднялась с табуретки, это стало особенно заметным.

— Тихо пока все, — сказала она. — Только посомневалась: идешь вроде ты, а с обушком? Уж не в забой ли подался? Машинисту зачем обушок? Сроду ж ты с ним никогда не ходил.

— Патрулей — на каждом углу, — Ответил Харлампий. — Объясняй: кто да что. А с обушком идешь — и не подъезжают. Новых чего-то казаков в городе много стало. — Обернувшись в сторону занавески, он сказал: — Да выходи ты, Матюха!

Из-за занавески вышел парень в черной косоворотке, в сапогах гармошкой.

— А я-то гадаю: кого принесло, — кривясь в усмешке, начал он. — Здравствуйте, дядя Харлампий!

— Здравствуй, герой! Чего ж это от людей прячешься? Или натворил что?

— Натворил, — ответил Матвей с вызовом. — Да тут любой натворит: вся семейка такая! Где уж мне от своих отставать? Батя в церкви в первом ряду стоит. «Дожил до почета, — говорит, — слава тебе, господи! Сын в люди вышел». А сынок любимый где-то капитал хапнул, может, убил кого, а теперь вон оно — и близко не подойди: мясоторговец Леонтий Шорохов! Семена да Фотия Варенцовых лучший дружок!.. Вчера меня с наганом накрыл, разорался: «Выпорю!..» Я б ему устроил! Для того и волчье сало от цыган нес. Жалко только, что все его на скутовские ворота вымазал.

— Но как ты к Скутову-то забрался? Там же охрана еще с ночи стояла.

— Влип потому что. От цыган иду — патруль: «Нет прохода! Заворачивай через балку!» А тут бочки везут. Я на одну из подвод вскочил, на бочки лег — пронесло! А подводы к скутовскому дому подъехали, во двор начали сворачивать. Я спрыгнул, стражник на меня: «Стой! Что за банка? Давай сюда!» Я говорю: «Я только что из двора вышел. Ворота послали мазать, чтобы петли не скрипели». Поверил! А уж потом не до меня было. Я на дерево влез, сижу, смотрю, как собаки ворота лижут, а в скутовском доме генералы у окна стоят…

— Да ну, уж и генералы. Один только и приехал, деповских будет увещевать.

— Пять их там было! И сам Краснов среди них стоял.

— Храбрец! — воскликнул Харлампий. — Все-то ты знаешь! Краснов в Усть-Лабинской на смотру!

— Да нет же! Стражники на всю улицу как заорут: «Мало того, что атаман приехал, так еще и кобеля привез! Вот наши собаки и бесятся!» Зато потом их под арест повели.

— А с тобой-то потом что было?

— Хо! Меня стали по саду ловить. А я еще выше забрался, в развилке трех суков стал, снизу нипочем невидно! Слышно только, как по траве приклады шугают. С тем и ушли.

— И куда ж ты теперь?

— Стемнеет, опять к цыганам. Оставаться нельзя: Леонтий тоже там был, гулял с тросточкой. Он-то меня и разглядел. Показывал Варенцову на дерево, тросточку свою наставлял, — он покосился в сторону занавески и добавил подчеркнуто беспечно: — А то в партизаны… Вы, дядя Харлампий, не знаете, как к партизанам попасть?.. Не верите? Из-за братца моего мне не верите?.. И чего только, тетя Анна, я с вашим Степаном не ушел, когда красные отступали?

— Ты не ошибся, что стражников под арест повели? — спросил Харлампий.

— Не. И еще Варенцов на них шипел: «Будете знать, как языками трепать!» Он из дома выскочил, лица на нем не было. Сам на себя был не похож.

— Еще арестовали кого-нибудь?

— Кого ж арестовывать? Горинько? Варенцова? Братца моего? А всех остальных и близко к дому не подпустили! Леонтий тросточкой стражников, как камыш, раздвигал: разойдитесь, мол! Он старому Варенцову собаку его помогал уводить: «Тю-тю-тю, моя кошечка…» А кошечка — волчина на четыре пуда!

Из-за ситцевой занавески послышался негромкий смех.