Ревущая Тьма

Ее большие глаза сверкнули. Что это было? Горячность? Нет. Страх. Она едва не умерла. Он едва не умер. Спустя пятнадцать тысяч лет и Земля знает сколько воплощений, вечный король-деймон Кхарн Сагара, темный властелин Воргоссоса, впервые вкусил смертность, почувствовал прикосновение Тьмы и осознал, что, несмотря на все предосторожности, на возможность менять тела как перчатки, на все машины, которые защищали его сознание… Братства, Юмэ и всех его телохранителей оказалось недостаточно.

Вечный. Но не бессмертный.

– Я не могу вам помочь, – сказал я.

– Тогда скажите. – Она положила руку на плечо своего второго «я». Отовсюду засияли синие глаза. – По-вашему, смерть – это конец? Для всех остальных. Что со мной будет, если я умру?

Один из древнейших вопросов человечества. Он повис в воздухе, дрожа, как струна. Я знал, что говорю не с детьми. Не с Реном и Сузухой. Дети не боятся смерти, она не давит им на плечи тяжким грузом, как взрослым. Мне кажется, страх смерти зарождается в нас, когда у нас появляются дети, когда мы осознаем, что значит иметь детей. Сами дети считают себя бессмертными. Вопрос был задан не ребенком, он был порожден страхом очень старого человека, демониака, чье тело почти целиком было механическим, – того, кого я встретил в перевернутой пирамиде в недрах Воргоссоса. Я почувствовал, что именно поиски ответа на этот вопрос, а возможно, не только этот, и заставили его подняться на трон и созерцать все то великое искусство прошлого. Он повидал почти весь внешний мир, путешествовал по диким путям, по незнакомым космическим океанам среди незнакомых звезд, но так и не нашел ответа. Ответ был внутри. Внутри литературы, искусства и того смысла, которым мы, люди, окружили себя – как ковчегом или занавесом, отделяющим нас от мира и волн хаоса. Поэтому мы молимся, поэтому возводим храмы и пишем великие книги: чтобы задавать вопросы и жить, – руководствуясь не ответами, ибо на такие вопросы нет ответа, но благородными поисками этих ответов, которые позволяют нам стойко преодолевать невзгоды и выживать, несмотря ни на что.

«Что со мной будет, если я умру?»

– Я умер, – ответил я, – но так и не понял, что со мной случилось.

Глава 77 Сам Тесей

– Милорд, вы готовы? – спросил присланный за мной плюгавый лейтенант из плебеев – кажется, Курц. – Шаттл скоро отбывает.

– Еще минутку, солдат, – откликнулся я, стараясь сохранять спокойствие.

Несмотря на увечную левую руку, я смог одеться без посторонней помощи. Одежду мне принесли, пока я спал, до того как «Скьявона» со всем имперским персоналом была сброшена с «Демиурга». Эту одежду я носил при высадке на Рустам. Те же высокие кожаные сапоги, брюки с красными полосками, черная туника с узором по правому боку. С поясом-щитом пришлось повозиться, но в конце концов я справился, пристегнул меч на магнитную защелку, проверил станнер и пульт управления.

Я немного задержался, разглядывая свое отражение в темной воде аквариума. Казалось, из-за стекла на меня глядит какой-то костлявый серый призрак. Моя правая рука невольно поднялась к горлу, потрогала место, куда безболезненно вонзился мой собственный меч. Я не понял, что мертв, не почувствовал удара, пока голова не скатилась с плеч. Вновь ощутив то головокружение, я зажмурился и опустил руку.

Я знал, что найду ее в своей ташке. Не там, где оставил, а там, где она должна была быть. Скорлупа. Я достал ее и сжал в кулаке, словно хотел раздавить. Но из чего бы она ни была сделана, я не смог ни сломать, ни выкинуть ее. Когда меня отбросило взрывом, от последствий которого погибла Райне Смайт, скорлупа была во внутреннем кармане моей шинели, рядом со сгоревшим дневником. Не знаю, как она вдруг очутилась в ташке. Возможно, я принес ее с собой из ревущей Тьмы. Возможно, она стала моим обратным билетом. А может, она переместилась, когда Тихие вмешались в естественный ход вещей – а именно это они, вне всякого сомнения, сделали, – чтобы спасти меня.

Я покачал осколок в ладони. Диск не больше имперского хурасама, белее всего на свете, настолько белый, что его не трогал даже голубоватый свет аквариума. Я снова обратил внимание на свое бледное и далекое отражение. Та же одежда. Тот же человек. Та же аккуратно уложенная копна черных волос, те же лиловые глаза, слишком старые для тридцатипятилетнего мужчины. Я не изменился, лицо, смотрящее на меня, было по-прежнему знакомым, и, возможно, я знал его даже лучше, чем прежде.

Я оставался собой, и никакие страдания не изменили меня. Я пережил пытки и заключение, предательство и боль. Терял друзей, защитников, наставников. Говорил с богами и самим дьяволом. Остался жив после войны, после встреч с экстрасоларианцами и ксенобитами, деймонами и демонами. Я пережил даже смерть; меня разобрали на части и собрали вновь.

Я жил.