Революция и флот

Кроме адмирала Бахирева, отрицательное отношение к вынесенному на собрании флагманов решению высказал временно исполнявший должность начальника 2-й бригады линейных кораблей капитан 1-го ранга Г.О. Гадд; но его мнение командующий флотом узнал только позже, так как по какому-то недоразумению Г.О. Гадд не был приглашен на заседание.

На основании своего ответа, данного Родзянко, адмирал Непенин счел долгом донести об этом через Ставку и государю императору. 1 марта генерал Лукомский передал в Псков по прямому проводу: «Адмирал Непенин доносит, что не признал возможным протестовать против призыва Временного Комитета. Таким образом, Балтийский Флот признал Временный Комитет Государственной Думы».

2 марта командующий флотом послал на имя государя императора вторую телеграмму:

«С огромным трудом удерживаю в повиновении флот и вверенные мне войска. В Ревеле положение критическое, но не теряю еще надежды его удержать. Всеподданнейше присоединяюсь к ходатайствам Главнокомандующих Фронтами о немедленном принятии решения, формулированного Председателем Государственной Думы. Если решение не будет принято в течение ближайших часов, то это повлечет за собою катастрофу с неисчислимыми бедствиями для нашей Родины. 23 час. 40 мин. 2-го марта 1917 года № 260, Вице-Адмирал Непенин».

Эти две телеграммы, в особенности – последняя, как бы указывают, что адмирал Непенин был сторонником переворота и считал необходимым принятие требований Государственной Думы. Но мог ли он думать, что именно Государственная Дума и явилась очагом возникшей смуты, а вовсе не думала о ее ликвидации. Родзянко представлял ему общее положение совершенно безвыходным. Полученные им по прямому проводу из Петрограда от Морского генерального штаба сведения рисовали картину точно такой же. Кроме того, к нему все чаще и чаще стали поступать донесения начальников частей и контрразведок, что среди команд наблюдается сильное брожение и вот-вот может вспыхнуть бунт. Что ему было делать? Как мог он не верить тому, что слышал со всех сторон? Как мог подозревать обман со стороны Временного комитета Думы, признанного великим князем Николаем Николаевичем и большинством главнокомандующих фронтов? Как, наконец мог он не обратить внимания на те грозные симптомы бунта на флоте, которые были слишком очевидны?

Адмирал Непенин не участвовал и даже не знал о заговоре, который в это время расцвел пышным цветом; не мог он подозревать и измены в рядах главнокомандующих.

Все время, пока Гельсингфорс находился в изолированном положении, командующий флотом, получая известия, немедленно все их сообщал посудам, чтобы никто не мог заподозрить его в замалчивании событий и верить злонамеренным слухам. В этом отношении он вел себя безусловно правильно, с полным пониманием момента и всей ответственности, ложившейся на него. Он передал офицерам, что за все происходящее на флоте отвечает исключительно он, и только просил вполне положиться на него и беспрекословно исполнять все его требования.

Никто не имел нравственного права упрекнуть Непенина в утаении или извращении фактов: все было гласно, все объявлялось так, как информировалось из Петрограда.

Команды на судах пока вели себя спокойно и никакой подозрительности не выказывали, очевидно, как и большинство офицеров, не отдавая себе отчета в происходившем.

3 марта утром был получен текст акта об отречении государя императора. Адмирал Непенин просил немного обождать с его объявлением на судах, в силу особых политических соображений.

Настроение команд с утра этого дня стало заметно повышаться; очевидно, среди них велась усиленная агитация. В 5 часов вечера я съехал с корабля. В городе все было спокойно, и жизнь текла своим обычным порядком. Встречные матросы отдавали аккуратно честь и имели свой обычный подтянутый вид. К 7 часам я вернулся на миноносец, так как командующий флотом требовал, чтобы все офицеры и команды с 7 часов вечера находились бы на кораблях.

В 8 часов, ввиду начавших циркулировать в городе тревожных слухов о получении телеграммы об отречении государя, командир решил объявить ее команде, не дожидаясь приказаний из штаба; почти одновременно оттуда было получено аналогичное приказание.

Акт об отречении наша команда приняла спокойно, и на меня произвело впечатление, что она уже была знакома с ним. После прочтения его я остался в палубе побеседовать с командой. Вдруг туда спустился командир и сообщил, что ему по телефону передали, что на «Андрее Первозванном» и «Павле I» вспыхнули беспорядки; на них есть убитые и раненые. Со своей стороны он высказал уверенность в благоразумии команды и просил ее сохранять спокойствие.

В начале десятого я ушел из палубы; тогда команда была в совершенно спокойном настроении и очень хорошо относилась к офицерам.

Когда я пришел в кают-компанию, мне сообщили, что получены дополнительные сведения о том, что взбунтовались еще 5-й и 9-й дивизионы миноносцев[3] и что там тоже есть убитые офицеры.