Революция.com: Основы протестной инженерии

• Реальный удар – реальная зашита. Это самый прозрачный случай, в рамках которого протекает любое боевое столкновение. Тем самым он наиболее просчитан и является наиболее симметричным.

Эксплуатация разных аспектов виртуального пространства активно используется в некоторых национальных традициях, среди которых одно из первых мест занимает Китай [4].

Любое реальное действие в физическом пространстве всегда покоится на предварительной информационной и когнитивной подготовке этого действия. Чем существеннее это действие, тем серьезнее будет подготовка.

При этом оказывается возможным сформировать полный набор действующих лиц исключительно в виртуальном пространстве. Возникает соответствующая формула: виртуальный лидер, опирающийся на виртуальный народ, против виртуального оппонента.

Все члены этого треугольника являются частично реальными, частично виртуальными. У лидера выпячиваются его позитивные черты, у оппонента – отрицательные. Они могут быть взяты не только и не столько из мира реального, сколько из мира виртуального.

Рифат Шайхутдинов пользуется в данном случае термином «сконструированный народ». Он отмечает: «Фактически любую группу граждан можно объявить народом и сформировать такую ситуацию, что право так называться за этой группой будет признано. В этом и состоит демотехника. И тогда эта группа автоматически становится неприкасаемой – ведь власть же объявила, что она не может противостоять народу!»[5]. При этом под демотехникой он понимает «технику работы с народом, создания народа и «увода» народа, из-за чего любая власть теряет опору и рушится». То есть практически создается виртуальный объект, но делается это именно под параметры ненасильственного поведения власти.

Характеристики виртуальности прослеживаются и в сближении власти и оппозиции, отмеченном Глебом Павловским: «Время от времени (цикл, кстати, установлен Фурманом где-то около 10–15 лет) происходит резкое ослабление властвующей политической команды, и разом, единовременно, от нескольких месяцев до года, идеи оппозиции вдруг становятся идеями власти» [6]. То есть если посмотреть с точки зрения отмеченного срока в 10–15 лет, то получается, что перед нами вообще единый организм, что говорит, по крайней мере, об определенной нереальности войны / борьбы между властью и оппозицией. Получается, что власть и оппозиция едины.

Но весь этот виртуальный набор затем должен пройти процесс перехода в реальность, поскольку запланированный и полученный результат должен получить соответствующую легитимизацию. Причем не только в глазах своего народа, но и в глазах западного мира. Как пишет, например, Борис Долгин: «Киргизский режим не являлся сверхжестким, но и не был открытым, нормально приспособленным к смене власти в результате «легальной» конкуренции. Существенным фактором стала ориентация режима на сближение со странами, исповедующими либеральные ценности, а значит, неготовность вопреки мнению этих стран, пойти на большую кровь в попытке отстоять власть» [7]. Отсюда возникает необходимость «пропустить» всю подобную ситуацию через судебные органы, что и создает нужный уровень легитимизации. То есть все равно происходит определенная нейтрализация революции через судебный результат. Б. Долгин подчеркнул: «В Киргизии были использованы задействованные в Грузии и на Украине схемы легитимизации новой власти. Как и на Украине, принципиальную роль в формировании «коридора легитимности» к новому порядку играет суд» [7].

Революция у соседей начинает виртуально примеряться к себе. Так происходит с Россией, где Анна Гармонова пишет о специфике России следующее: «Все нынешние революции – это революции оппозиции. В России с этим сложно. Реальной оппозиции нет, поэтому такой бескровный сценарий может не сработать, а сработает сценарий национальных кровавых революций» [8].

Так происходите Казахстаном: «Революционная эйфория, охватившая наших южных соседей, неизбежно перекинется и к нам. Свержение акаевского режима породит у представителей Старшего жуза надежды на перемены и возродит мечты о лучшей жизни. Таким образом, революционное настроение в Киргизии найдет живой отклик в умах южных казахов» [9].

Виртуальная ситуация может получить неожиданное воплощение, как это произошло в Киргизии в процессе погромов магазинов и захватов административных зданий [10]. К счастью, украинская ситуация обошлась без подобных действий, поскольку активность толпы пытались удерживать на определенном уровне. С одной стороны, она должна быть такой, чтобы можно было совершить те или иные действия для устрашения действующей власти. С другой стороны, нельзя допускать самостоятельных вариантов реализации этой активности.