Революция.com: Основы протестной инженерии

При этом следует сразу же снять обвинения в адрес журналистов, поскольку работа с негативной информацией является их профессиональной обязанностью. Как подчеркивает в одном из своих интервью Леонид Парфенов: «Если бы журналисты не разглашали тайны, то никто не узнал бы о зверствах в тюрьме Абу-Грейб. […] Если журналисты не разглашали бы тайн, то мы никогда не узнали о ГУЛАГе, о Чернобыле, о бомбардировках Югославии – это все являлось тайной» [44]. Это важно подчеркивать, поскольку именно давление на журналистов (формальное и неформальное) становится главным фильтром на пути негативной информации к широкой аудитории.

И это не только свойство стран СНГ, что мы якобы не доросли до подлинной политики и подлинной журналистики. Из последних скандалов такого рода можно упомянуть слушания парламентской следственной комиссии в Польше, которые даже транслировались по польскому телевидению, где Иоланта Квасьневская отчитывалась о работе своего фонда «Согласие без барьеров», в рамках которого проходили сомнительные операции. Например, ирландская фирма внесла в фонд 500 тыс. злотых, а затем купила цементный завод в польском городе Ожаров [45].

Смерть Георгия Гонгадзе, также являющаяся одним из скандальных эпизодов новейшей украинской истории, имеет версию искусственного втягивания в эту ситуацию президента Леонида Кучмы. Георгий Гонгадзе не был столь опасным журналистом, но он мог быть избран на роль такой жертвы. Когда конфликтная ситуация была четко зафиксирована на пленках Николая Мельниченко, произошли кровавые события. Здесь разворачивание ситуации шло следующим образом:

• создание конфликта;

• фиксация конфликта на пленках;

• исчезновение Гонгадзе;

• раскрутка ситуации в СМИ.

Возможно, что в данном случае чисто вербальный конфликт материализуется, становясь в результате фактом обвинения. Виртуальная ситуация получает реальное подтверждение, хотя она конструируется независимо от желания основных действующих лиц.

Записи Николая Мельниченко являются источником бесконечного числа скандальных ситуаций, являясь в определенной степени вариантом утечки информации или их аналогом. Аналитики подчеркивают, что когда утечка попадает в публичные информационные потоки, будущее развитие уже не может быть проконтролировано [42]. Сегодня Мельниченко выдает на-гора уже разговоры представителей нынешней украинской власти с бывшим президентом, создавая потенциал новых скандальных ситуаций. Правда, чувствительность массмедиа и населения к ним уже потеряна.

Все это кризисные ситуации, где власть не имеет принятых и удобных моделей поведения. Следует также упомянуть опыт одного из глав администрации Белого дома времен Билла Клинтона Э. Баулса, который о своем опыте работы со скандалами говорил следующее: «Моей целью было изолировать их в администрации Белого дома как можно сильнее и ограничить как можно серьезнее число людей, которые будут иметь дело с вопросами прессы» [46. – С. 70]. Он также выстраивает следующий набор действий в случае кризисных ситуаций в целом:

• взятие ситуации под контроль;

• получение наиболее точной информации;

• создание команды по работе с кризисом;

• проведение брифингов для президента, прессы и широкой аудитории, чтобы показать, что именно происходит.

Сложность всей кризисной ситуации задается следующими словами [46. – Р. 71]: «Проблема состоит в том, что вы начинаете получать множество неверной информации, начинает циркулировать множество слухов, пресса немедленно бросается в Белый дом, чтобы определить, что именно происходит». То есть опасным становится не только отсутствие информации, но и ее избыток, поскольку тогда нет возможности определять ее точность. Создаваемый информационный вакуум, поскольку в кризисе всегда ощущается дефицит реальных интерпретаций, начинает усиленно заполняться всеми участниками.

Следует также всегда помнить, что главным обвинением Клинтона стала его ложь, а не прелюбодеяние, что говорит о том, что методы выхода из скандальной ситуации могут принести больше вреда, чем сама скандальная ситуация. В этой области можно увидеть и отличие политической войны от войны обычной. Как справедливо заметил Дж. Питни: «Если бы война и политика были однотипными, тогда великие генералы становились бы великими политиками» [47. – С. 19]. Получается, что политическая война представляет собой не только войны, но и одновременно процессы по достижению мира. Скандал является инструментарием войны, где потерей становится не жизнь, а власть, реальная юридическая или моральная. Современные политические войны ведутся как раз за доказательство легитимности / нелегитимности власти. Поскольку нелегитимная власть может быть смещена.