Ревизор: возвращение в СССР

— Да, ничего нового. Каждый раз одно и то же, — отмахнулась Эльвира. — Домой вчера пришла, Полька ревёт.

— Что случилось? — напрягся я.

— Не знаю.

— Ты не спросила?

— Как я могла спросить? Она же тихонько ревела, чтобы я не слышала.

— А ты услышала и сделала вид, что не слышала, — развел руками я, — Ну что за детский сад? Бабушка, ну тебе сколько лет? Шестьдесят пять? Семьдесят?

По ее растерянному взгляду я понял, что опять сморозил что-то не соответствующее моему возрасту и положению.

— Шестьдесят, — сказала она с нажимом.

— О, так ты у нас еще «баба-ягодка опять»! — нарочито весело сказал я, пытаясь разрядить обстановку. — А маме сколько?

— Сорок три, — ответила бабуля, сверля меня взглядом. Молодая какая мать у Пашки. А я думал ей под пятьдесят. Никогда не умел определять возраст женщин на глаз.

— Так это же здорово! Вы у меня ещё девчонки совсем. Ещё замуж вас обеих выдам, — пошутил я.

— Были уже там, — отрезала она.

— И как? — спросил я серьёзно.

— Ничего хорошего, — ответила она.

— Некоторым нравится, — пожал плечами я. — Можешь мне рассказать, кто мой дед?

— Он погиб в войну.

— А кем он был?

— Командиром Красной Армии.

— Прикольно, — вырвалось у меня. — Какое у него было звание?

— Майор.

— Сколько лет ему было, когда он погиб?

— Тридцать два.

— Совсем молодой. Жаль, — реально расстроился я. Но надо было перевести разговор на отца, и я спросил:

— А мама как замуж сходила? Лет десять, наверное, с мужем прожила? Что с ним в Якутию не поехала?

— С двумя маленькими детьми? — бабушка задохнулась от возмущения. — В тундру? Там гнус! Там комары! Там до большой земли четыреста километров. А если заболел бы кто-нибудь?

— Ясно. Это ты панику навела. Мать так запугала, что она даже не попробовала, даже одна, даже летом съездить на разведку.

— Конечно! Я во всём виновата, — воскликнула возмущенно бабуля, но не очень убедительно возмутилась.

— А не надо за других решения принимать. Каждый сам кузнец своей судьбы, — подлил я масла в огонь. А бабушка вдруг спохватилась.

— А ты про Якутию откуда знаешь? — спросила она, пристально глядя мне в глаза.

Глава 6

Пятница, 12.02.71 г. Святославская городская больница.

— Мама вчера вечером рассказала, — честно ответил я.

— А… — до меня и до бабули дошло, какова причина вчерашних слёз Аполлинарии.

Мы молча присели рядом на подоконник.

— Ну. Начать жизнь сначала никогда не поздно, — прервал я молчание, положив руку на бабушкину ладонь. — Батя звал нас к себе?

— Писал как-то, через пару лет, что какие-то месторождения они там открыли, то ли золота, то ли титана. Или и того, и другого. Я не помню сейчас. Звал. Куда, не помню. Спроси у матери, может, письма сохранила.

— А он часто писал?

— Первое время писал. Потом уж, когда развелись, открытки присылал еще лет пять.

— Алименты платил?

— Алименты не платил. Инка вне брака была рождена, у неё и фамилия до брака была Домрацкая. Когда ты должен был родиться, тогда уже я отца твоего за жабры взяла, они и расписались. Но он присылал деньги. Редко, но хорошо.

— А ещё родня здесь где-то поблизости есть?

— Нет никого. Меня сюда по службе прислали сразу после войны на механический завод.

— Значит, вдвоём детей поднимали с мамой, — подвёл итог я. — Тебе проще было их в Якутию отправить.

Она горько рассмеялась. А я вспомнил, как где-то читал, что у нас в стране 80 процентов населения выросло в однополых семьях: с мамой и бабушкой.

— Я тебя понимаю, — сказал я ей, забывшись, — хочется, чтобы дети не хлебнули того, что нам пришлось. Не всегда мы рядом с ними будем. Они должны учиться жить самостоятельно.

Заметив изумленный и немного испуганный взгляд бабули, чертыхнулся мысленно, улыбнулся и попытался перевести все в шутку:

— Так ведь вы взрослые обычно рассуждаете?

— Это что? Яйца курицу учат! — воскликнула Эльвира и стукнула меня кулаком в плечо. Напряжение из ее глаз исчезло, бабушка снова увидела во мне своего внука. А потом продолжила говорить уже серьезно, — Ты думаешь, я не понимаю? Я поэтому и отпустила Инку с мужем в Пермь! Но мне так малышку жалко! И Инку жалко! Как подумаю о них, сразу слезы наворачиваются.

— Всё у них нормально, — отрезал я. — Поверь, было бы плохо, она уже здесь была бы.

Мы поболтали с бабулей ещё немного. Она мне рассказала о заводе, на котором проработала четверть века. Ещё я попросил её рассказать, как она стала депутатом.

— Да меня как начали избирать 5 лет назад, так и переизбирают. Устала я, если честно. Депутат — это образец для подражания. Все смотрят на тебя, каждый твой шаг на виду. Всё должно быть и на работе, и в быту образцово-показательно. Так устала…

— А зачем тебе всё это?

— Сама уже и не знаю.

— Обед! — раздался голос буфетчицы-хохотушки из коридора. У меня, как у собаки Павлова сработал рефлекс и я, наскоро обняв и чмокнув бабулю, попрощался с ней и поехал в тапках как на лыжах в палату. Приспособился, наконец, к этой обуви.