Ревизор: возвращение в СССР 30

Не стал рисковать и везти витраж в общественном транспорте, вызвал себе такси. Мы с водителем аккуратно уложили его сзади на сиденье и придавили моим портфелем для надёжности.

Дома была только Ирина Леонидовна. Распаковал витраж и мы с ней хором ахнули. Во-первых, это был шедевр. А во-вторых, он невероятно хорошо вписывался в наш интерьер. Сюжет картинки предельно простой: зима, деревья в снегу и снеговик с красным носом-морковкой. Но, учитывая, что у нас фартук на кухне выложен красно-белыми плитками, это просто попадание в яблочко!

— Ирина Леонидовна, сегодня установить этот витраж уже не успею. Завтра займусь. Не говорите Галие, пожалуйста, — попросил я. — Хочу ей сюрприз сделать.

— Хорошо, Паш, как скажешь, — улыбнулась наша няня. — Где ж ты его взял?

— Мне сказали, что это из студенческих работ… Правда, не представляю, где у нас таких специалистов могут готовить?

— Ну, где-то же да готовят, — взглянула она с откровенной завистью на меня, когда я тащил витраж к себе в кабинет, чтобы спрятать где-нибудь на шкафах.

Вернулся как ни в чём не бывало на кухню и сел ужинать. Минут через пятнадцать раздался звонок. На пороге стоял Линин Трубадур. Какой-то непривычно смирный и тихий. А то он же обычно с гонором, как польские паны накануне первого раздела Речи Посполитой…

— Тебя выпустили⁈ — вырвалось у меня от неожиданности. — Поздравляю.

И только тут я заметил у него бутылку коньяка в руках. Понятно… благодарить пришел. Похоже, придётся сегодня пить, хоть и не планировал вовсе… Но придется, не ставить же мне принесенную бутылку в шкаф, а ему чаю наливать, мы же не в Германии, где такие скупердяи живут. Ну и мне же надо попытаться ему мозги вправить, а он наверняка весь на нервах после камеры. Вон, сколько тот же Шанцев после нескольких дней в камере чудил… Чай точно не вариант.

Показал ему на табурет у стола на кухне. А сам быстро повытаскивал из холодильника, всё, что хоть чуть-чуть годилось на стол, выставил две пузатых рюмки и сел напротив него.

— Ну, рассказывай, — потребовал я, вскрывая бутылку очень приличного коньяка, что он принёс. Не поскупился парень. И как деятель культуры, не с водкой пришел, очень характерно для творческой братии… — Как там? Что было?

— Погоди… Вначале спасибо хочу сказать. Что Лину в беде не оставил, когда все остальные морду кирпичом сделали. Что подсказал ей, как меня вытащить. А мы ведь не то что не дружили, а даже и цапались… Не ожидал, спасибо!

— Хочешь честно отвечу, почему помог?

— Ну, давай, — напряженно ответил он.

— Талант у тебя. Жалко, если он пропадет вот так глупо. Ну и Лину тоже было жалко. Очень хочется, чтобы все у вас сладилось. Ты же серьезно в отношении нее настроен?

— Обижаешь, конечно! — напряжение как возникло, так и исчезло, моя аргументация была сочтена им разумной, и принята.

— Ну, тогда рассказывай, что и как там было…

— Да что было? Кормили три раза в день…

— И всё? — удивился я, разливая нам по полрюмки. — Давай, за твоё освобождение.

Он с готовностью выпил свою.

— Просто выпустили и всё? Завтра на работу? — уточнил я, готовясь к решающему вопросу про вербовку и наблюдая за его реакцией. — И что, даже ничего не потребовали взамен?

— Нет, слава богу, я так этого опасался! — проговорил он с явным облегчением. — Мне же и так теперь надо как-то мужикам объяснить, что не буду больше идти… Не в ту сторону агитации, так сказать.

— Каким ещё мужикам? — заинтересовался я, отметив про себя, что он вполне искренне обрадовался, что ни на что такое подписывать его в КГБ не пытались. Занимательный, конечно, факт и интересный.

— Да у нас своя компания, — ответил Виктор. — Пытаемся мои сочинения на нормальную музыку положить…

— Как интересно, — оживился я. — Так что получается, у тебя и группа своя уже есть?

— Ну как группа? — смутился Виктор. — Ударник и бас-гитарист.

— Круто! — искренне восхитился я. — И что, ты сомневаешься, что они примут твою метаморфозу?

— Конечно, сомневаюсь, — посмотрел на меня Еловенко так, как будто я простых истин не разумею.

— Друзья, а тем более соратники — это, конечно, очень серьёзно, — заметил я. — А вот скажи… Если ты напишешь песню про героев войны для выступления на заводе Девятого мая, неужели они откажутся тебя поддержать?

— Нет! Конечно, не откажутся, — уверенно ответил он. — Это святое.

— Вот! Напиши, тогда, пожалуйста, песню про женщин-фронтовиков. У меня бабуля всю войну на полуторке проездила. А её подруга близкая снайпером была…

— Вот это женщины! — с уважением кивнул он и поднял свою рюмку.

— Давай, дружище, и постарайся, чтобы твоя команда тебя поддержала. И мы устроим вам выступление на ЗИЛе. Помни, главное — содержание, а если это будет ещё и современно звучать и пользоваться одобрением у молодёжи, то может получится потенциальный шлягер. С которым не стыдно потом податься будет и на центральное телевидение, когда придет время. Сечёшь?

— Ну, да, — снова напряжённо вглядывался он в меня. Видимо, решил, что я сказку ему рассказываю…