Ревизор: возвращение в СССР

– Тихо, – прервал меня Иван. – Тут ещё пишут, что тара должна быть без этикеток. Митрич, этикетки снимал?

– Ничего я не снимал.

– Тогда сам виноват, – сделал вывод Иван и продолжил чтение.

– Вот, жулики, – воскликнул Митрич.

– Ну, их тоже можно понять, – возразил ему Иван, – правила есть правила. Сказано – чистые бутылки без этикеток, значит надо соблюдать. Кто ж их в магазине отмывать за нас будет.

Митрич на это только вздохнул и обиженно засопел. По его лицу было видно, что в целом он конечно все понимает, но как говорится «осадочек остался».

Иван тем временем продолжил читать статью дальше.

– О, Митрич, это еще не все, – добавил он. – Похоже, что еще долго будут перебои с приемом стеклотары. Тут пишут, что под это дело начали расследование условий хранения продукции в магазинах и много нарушений нашли. В одном магазине в холодильнике хранились хлеб и лимоны, а жир и рыба хранились вне холодильника, открытыми. И тут же еще и бутылки сданные лежали. Представляешь?

– Да, бесхозяйственность это, – покивал головой Митрич, – испортится же рыба. Разве можно так?!

– Естественно, лимоны-то подороже жира будут. За них и спросят, если что, – проворчал Иван, отложил газету и вышел в коридор, предварительно погасив свет. Осталась гореть только дежурная лампочка.

Я устал и с удовольствием растянулся на своей койке. Хотелось спать, глаза закрылись сами собой. В голове роились беспорядочные мысли: от причин Пашкиного неудавшегося суицида до отъезда отца. Хотелось поскорее прояснить все эти вопросы, чтобы понимать, как действовать дальше вообще. Что могло толкнуть шестнадцатилетнего парня на такой глупый поступок? Это какие-то подростковые переживания? Или это как-то связано с отцом? Почему отец вообще уехал? Десять лет он же прожил здесь с матерью, чем-то тут занимался. Зачем надо было всё бросать и ехать за девять тысяч километров?

Я уснул. Мне снилась тайга, скалы, большое озеро и гитара.

Разбудил меня включившийся внезапно свет и голос медсестры:

– Подъём! – громко распорядилась она и раздала нам градусники. Медсестра была другая. Молодая, полноватая, большегрудая. Они тут все были в белых медицинских колпаках и халатах унисекс. Инкубаторские, как сказал Митрич. Лица у них были какие-то неяркие, невыразительные. Я не сразу понял почему, потом только догадался: женщины здесь косметикой совсем мало пользуются.

– Что, уже утро? – спросил я и сонный сел. Градусник был холодный. Ещё и сидеть с ним надо десять минут. То ли дело у нас: бесконтактно прошлись по лбам инфракрасным термометром и все дела.

Я бы еще поспал, но спать с градусниками не разрешали.

Я сидел как зомби и смотрел перед собой полузакрытыми глазами. Ждал, пока придёт сестра и соберёт градусники.

Начинался третий день моей второй жизни.

Мне хотелось поскорее выбраться из больницы. Я повернулся к Ивану.

– Вань. А когда меня домой отпустят? – спросил я с надеждой в голосе.

– Когда надо, тогда и отпустят, – буркнул он. Не выспался, наверное.

Пришла медсестра, собрала наши градусники и увела Митрича «на процедуры». Велела «Николаеву приготовиться».

Я спросил, что за процедуры. Иван пояснил, что швы обрабатывают.

Я лёг и задумался о вчерашнем дне. Информации новой было так много, что я упустил из виду одну очень важную деталь.

– Вань. А почему только бабушка в курсе, что на мосту случилось? А мать думает, что я случайно упал.

– Бабка твоя женщина здравомыслящая, – уже более дружелюбно ответил Иван. – Если с кем в вашей семье и решать вопросы, то с ней. Мать твоя – хороший человек, но чувствительная очень, может на эмоциях наговорить или сделать лишнего. А в твоей ситуации этого допустить нельзя. У истории этой, Пашка, последствия могут быть нехорошие для тебя. Понимаешь? Если ей ход дать. Чем меньше народу знает, тем лучше. Так что, ты сам тоже молчи пока. А матери, если захочешь, расскажешь как-нибудь. Потом. Но, если решишь рассказать, момент выбери подходящий и предупреди, чтобы не говорила никому. А лучше все же не говори, так надежней будет.

– Я всё понял, – ответил я. Но вынужденное заточение не давало мне покоя. И я опять стал приставать к Ивану. – Мне так и не удалось нащупать ту самую причину. А если мы её не выявим в ближайшее время? Я так и буду сидеть здесь?

– Не знаю. Вениаминыч сегодня обещал зайти. Придёт, спросим.

– А тебе самому сколько сказали лежать?

– Лежать сколько не знаю. А швы через десять дней снимают.

– Понятно. Пока, лежим, короче.

Я полежал немного, но шило в заднице не давало покоя. Попросил у Ивана вчерашнюю газету почитать. Так. Посмотрим, что тут пишут. И читают.