Ревет и стонет Днепр широкий

Начальник разведки и контрразведки при генеральным секретаре по военным делам, барон Нольденко, тоже наконец взобрался на своей черной кляче на вершину горы и, проклиная все на свете — он ведь отродясь был пехотинцем, — потирал ладонями натертые ягодицы: трястись тридцать пять километров в седле — это вам, знаете ли, не то что нежиться в постели у цыпочки! Однако же содом и гоморру развели тут в мировом масштабе! Мамочка моя, шансонеточка! Но, в общем, картинно, импозантно, шарман, шик, блеск, фантасмагория!

ПОБЕДЫ ДЕНЬ ПЕРВЫЙ

1

Это был судебный процесс, подобных которому не случалось ни до этого, ни после.

Ровно в девять часов военно–полевой суд Юго–Западного фронта, в полном составе занял свои места. Председательствовал генерал, прокурор тоже был генералом, трое его помощников — полковники. Защищали пять военных и пять гражданских юристов.

На скамье свидетелей обвинения восседали сто пятьдесят штабных писарей. На скамье подсудимых — семьдесят семь солдат и один офицер, обвиняемые в нарушении военной присяги и в измене родине.

Процесс проводился открытым, по специальному приказу Керенского, показательным порядком — и пятьсот мест, отведенных для публики, занимала по меньшей мере тысяча людей.

Но еще теснее было за стенами суда, на улице. К девяти часам утра чуть ли не всю площадь Богдана Хмельницкого залило волнующееся людское море. Трудящиеся Киева организованными колоннами, а то и просто толпами стекались сюда со всех концов города. Кроме того, явились в полном составе, соблюдая строй, и воинские части: Третий авиапарк, артиллерийский дивизион, батальон понтонеров, две дружины воронежскиx ополченцев.

И людское море беспрестанно, безудержно, все ближе наплывало на тротуары, а там, на тротуарах, в три шеренги выстроились юнкера с винтовками на изготовку. Как густая нива сплошной волной колышется под ветром из края в край и в тоже время клонится в отдельности каждый ее колосок, так в едином порыве двигалась огромная, тысячеликая масса людей. Бронзовый гетман на бронзовом коне на гранитном постаменте возвышался на площади среди человеческого моря. Булавой он указывал на север — как раз на помещение присутственных мест, где происходил суд, и уже какой–то шустрый мальчонка взобрался на монумент и нацепил на гетманскую булаву красный флаг с надписью мелом: «Под суд правительство министров–капиталистов!»

Над толпой реяли транспаранты и знамена. На транспарантах было начертано: «Царский суд — вон из революционной России!», «Судите весь народ!», «Мы — тоже подсудимые». Впрочем, преобладали обыкновенные знамена: «Мир — хижинам, война — дворцам! ”, «Пролетарии всех стран, соединяйтесь! ”, «Вся власть Советам!» И, конечно, стократ повторялся призыв «Долой войну!».

Толпа росла с каждой минутой, люди подходили со всех улиц и скверов, толпа надвигалась и наплывала — и начальник караула, дежуривший у входа в помещение суда, наконец отважился отдать приказ: толпе разозойтисъ, не то он вынужден будет применить оружие.

Приказ был выполнен незамедлительно: толпа нажала еще, прорвала все три цепи охраны и мигом разметала перепуганных юнкеров.

И люди ринулись в здание. Людские потоки затопили все коридоры и канцелярии суда.

Как раз в эту минуту прокурор начал чтение обвинительного акта.

И в эту же минуту оркестры перед зданием заиграли «Варшавянку»: «Вихри враждебные веют над нами…»

Генерал–прокурор побледнел, генерал–председатель тоже был бледен, бледны были все: прокуроры, защитники, свидетели и часовые — кирасиры с обнаженными палашами. Побледнели и семьдесят восемь человек на скамье подсудимых.

2

Прокурор читал: «Именем Российской республики…» А на площади военный духовой оркестр исполнял: «Черные силы нас злобно гнетут…»

Прокурор читал дальше: «…семьдесят семь комитетчиков–солдат, подстрекателей к непослушанию целого полка… и их инспиратор, главный преступник, офицер–большевик…»

А оркестры на площади не затихали ни на минуту: заканчивал мелодию один оркестр, и сразу же ее подхватывал другой, заканчивал этот — и тут же вступал третий.

Прокурор читал: «…отказ выполнить приказание командования… нарушение воинской присяги… измена родине…».

А тысячная толпа на площади, вслед за оркестром, пела:

Но мы поднимем гордо и смело

Знамя борьбы за рабочее дело…

Председатель суда позвонил в серебряный колокольчик, прервал чтение обвинительного акта и заявил, что при таких обстоятельствах он вынужден будет приостановить и даже совсем отменить судебное заседание.

В зале, на скамьях публики, раздался смех. Состав высокого суда способен был разве только объявить итальянскую забастовку: сидеть себе и молчать, так как отменить что–либо было уже невозможно, и даже сам состав суда не смог бы выйти из помещения, — судебное заседание происходило в обстановке осады со стороны десятков тысяч людей.

Председатель суда еще раз позвонил в колокольчик и предупредил: если в зале будет шумно, то он вынужден будет очистить помещение от публики и дальше проводить заседание закрытым порядком.