Ревет и стонет Днепр широкий

Люди над обрывом подбрасывали вверх шапки и кричали «слава»: к ним спешил сам генеральный секретарь по военным делам, и наездник он был хоть куда — вы только посмотрите, какие номера откалывает!

Вцепившись в гриву коня, чтобы не упасть, с замершим от перепуга сердцем, Петлюра мчался по крутому спуску прямо на гору.

За ним по пятам, словно черти из преисподней, гарцевали гайдамаки из сотни его личной охраны под командованием сотника Наркиса.

И пока Петлюра скакал на гору, к гетманской усадьбе, он успел еще мобилизовать в памяти все свои знания из истории Украины: Чигирин трижды завоевывался татарами, трижды — турецким султаном, три раза — московской ратью, три раза — гетманом Самойловичем, два — Юрасем Хмельнитченком, два — Брюховецким, захватывала его и польская шляхта. А вот он, Петлюра, сейчас с ходу и одним махом завоюет гетманщину навсегда — без боя, даже без выстрела.

10

Но выстрел все–таки прогремел, и даже не выстрел, а целый залп: то пальнули в честь прибытия делегации Центральной рады все несколько сот делегатов съезда «вольных казаков».

От неожиданности Петлюра едва не выпустил повод и не вывалился из седла — кровь от лица отхлынула куда–то в пятки, и конь с перепугу рванулся прыжком вверх. Но это был уже как раз край плоской вершины горы, и потому этим скачком конь как бы оторвался от земли и птицей взлетел на плац, прямо в середину толпы людей.

Криками «слава» участники съезда приветствовали прибытие высокопоставленных гостей и, в частности, именно этот сногсшибательный, непревзойденный скачок: главный атаман, оказывается, был бравым конником, — кому же, как не ему, и надлежит в таком случае командовать войском?

Пока Петлюра, молодецки спрыгнув с коня, окруженный взбудораженной толпой и «вильными козаками», здоровался с членами президиума съезда и членами генеральной рады, на гетманское подворье прискакали и Петлюрины гайдамаки во главе с Наркисом.

— Вольно! — атаманским голосом скомандовал им Петлюра. — Спешивайтесь!

И сразу же, стремительно, как только и должны действовать боевые атаманы, Петлюра вскочил на скамью, затем на стол президиума и простер руку к толпе, призывая к тишине и давая понять, что сейчас он будет держать речь.

— Славные рыцари Украины, преславное вольное казачество, вооруженные хлеборобы! Низкий поклон вам — до нашей матери украинской земли! — Петлюра отвесил поклон ниже пояса и коснулся перстами протокола, лежавшего перед писарем Кочубеем и который сам Петлюра попирал теперь своими желтыми английскими ботинками под французские гетры. Громкое «слава» снова прокатилось по всему гетманскому урочищу и откликнулось эхом в степи, до самого Черного леса. — Вручаю вам, наши славные вольные казаки, клейнод Центральной рады из моих рук!

Чубатый гайдамак–знаменосец подал ему малиновую хоругвь, на которой золоченым гарусом были вышиты слова: с одной стороны — «За неньку Україну», а с другой — «Вільне українське козацтво».

Петлюра взмахнул хоругвью, как птица крылом, и склонил ее до земли:

— Да осенит эта священная хоругвь ваше рождение!

Под еще более громкие возгласы «слава» и «хай живе» Петлюра трижды махнул малиновым крылом хоругви и трижды склонил ее к земле, затем протянул знамя — отныне священный штандарт всеукраинского «вильного козачества», освященного его собственной рукой, — древком к президиуму. Знамя нужно была кому–то вручить.

Но — кому именно? На мгновение Петлюра задержался, не выпуская хоругви из своих рук. Скоропадскому? Нет: он же его не избирал. Писарю Кочубею? Тоже не годится: пан! Тютюннику? Ни в коем случае.

И Петлюра подал священную хоругвь юродивому Смоктию.

Юродивый зарылся лицом в малиновое полотнище и заголосил, заливаясь слезами.

Сотник Наркис тем временем бросил повод своего коня гайдамку–джуре и пододвинулся поближе к группе молодежи — студентов и гимназистов: его, семинариста, всегда тянуло к интеллигентным кругам. Знакомое лицо Флегонта сразу же бросилось ему в глаза.

— О! — обрадовался Наркис и стукнул Флегонта тяжеленным кулаком по спине так, что тот еле удержался на ногах от этого дружеского приветствия. — И ты здесь, карандаш? Ну, так как же? Живет, вишь, ненька Украина? Как полагаете, господа скубенты? Красота!

Флегонту стало не по себе. И снова в сердце заныло отвратительное чувство: ощущение несоответствия фактов — идеалам. Но взволнованность была сильнее этого чувства, слезы увлажняли его глаза: ведь был он свидетелем исторического акта!

Да и вообще интересно — Петлюру он видел впервые. «Вольные казаки» вопили «слава», «ще не вмерла», «хай живе» и палили из винтовок в небо.