Ревенант

Я не удержался от обреченного вздоха, но спорить не стал, поднялся в комнату за шпагой, и последующие несколько часов мы провели, звеня сталью. Никто, разумеется, не пытался ничему меня научить, Микаэль и Франсуа просто убивали время.

К сарцианам выехали уже поздним вечером. Выехали втроем, чем вызвали жгучую зависть Уве и Эберта, а Марта и вовсе все затянувшиеся приготовления сверлила меня напряженным взглядом; уж что там было на уме у ведьмы, боюсь даже гадать.

Приготовления же и в самом деле вышли не из простых, и большую часть времени Микаэль и Франсуа спорили, стоит ли мне брать шпагу или ограничиться пистолями. Маэстро Салазар небезосновательно указывал, что фехтовальщик из меня аховый, Блондин же настаивал на том, что добрый клинок в любом случае лишним не будет. И пусть уничижительная оценка помощника изрядно покоробила, я принял его точку зрения по той простой причине, что она была абсолютно объективна. Шпагу в результате не взял, лишь заткнул за пояс магический жезл, который пугал суеверных простецов куда больше обычного оружия.

К вечеру на улице посвежело, и мы с Микаэлем укрыли наш немалый арсенал под плащами, а Франсуа так и остался в жакете; неприятная прохлада его, казалось, нисколько не донимала. Чем сильнее сгущались сумерки, тем чаще попадались на глаза стражники, а обыватели либо ужинали в тавернах, либо спешно расходились по домам. На углах зданий зажигались закрепленные на стенах фонари, но переулки оставались темны, поэтому мои спутники не расслаблялись и внимательно посматривали на подворотни, мимо которых пролегал наш путь.

Я тоже бдительности не терял и поглаживал пальцами рукоять приведенного к бою пистоля. Мне было… неуютно. Сказать начистоту — я боялся. Всегда неприятно осознавать, что кто-то не просто желает тебе смерти, но собирается предпринять конкретные действия, дабы ты поскорее отправился в мир иной. И не имело никакого значения, что последние шесть лет я постоянно жил с этим страхом и он давно стал привычным и обыденным, а с прошлой осени на меня и вовсе объявили натуральную охоту. Привыкнуть к такому попросту невозможно. Да и не нужно. Привыкнешь — считай мертвец.

Внутренние створки ворот на ночь сдвинули, но между ними оставался достаточный зазор, чтобы проехал верховой; нас пропустили без единого вопроса. И сразу улицы заполонил непроглядный мрак весенней ночи. Растущая луна затерялась за плотной пеленой облаков, и лишь изредка темень разрывали проникавшие через щели в ставнях лучи тусклого света да неярко мерцавшие у калиток церковных оград лампы. Время от времени из темноты доносились шорохи и быстрые шаги, но в темноте производившие их полуночники и оставались. Несколько раз нас нагоняли верховые, однажды мы и сами опередили прыгавшую на ухабах карету.

Некоторое время спустя улица расширилась и дома перестали тесниться друг к другу, образуя строгие бастионы кварталов. Застройка раздвинулась, строения начали прятаться поначалу за высокими каменными заборами, а после и за деревянным штакетником. Тогда-то впереди и замелькали отсветы факелов. Порыв ветра донес обрывок зажигательной мелодии, выводимой скрипками, бубнами и дудками, немного погодя долетел аромат жарящегося на углях мяса.

— Приехали! — оживился Микаэль, которому блуждания по ночному Риеру уже успели осточертеть. В спящих кварталах было слишком тихо и спокойно для его неуемной натуры, а вот в таборе жизнь била ключом. Терзали инструменты музыканты, тут же изгибались в соблазнительном танце девицы, одетые столь скудно, что при виде них ревнителей нравственности и почтенных матрон попросту хватил бы удар. Жонглеры без страха перебрасывались пылающими булавами, трюкачи выдыхали огонь, фокусники морочили головы зевакам. Тех же, кого не прельщали столь безыскусные развлечения, завлекали в шатры на карточные игры лукавые проходимцы, а смуглокожие распутницы тянули туда горожан совсем за другим. Дабы придать веселью должную остроту, чумазые детишки разносили вино и пиво. Их младшие братья и сестры без лишних затей клянчили у подвыпившей публики деньги.

Публики собралось, к слову, преизрядное количество. Кто-то из горожан пришел пешком, кого-то подвезли на телегах, а на краю пустыря стояло несколько карет с завешенными гербами на дверцах. Хватало и тех, кто прибыл сюда верхом, им шустрые юнцы наперебой предлагали приглядеть за лошадьми.

Я кинул одному такому гнутый крейцер, а Микаэль, передавая поводья своего жеребца, предупредил:

— Уведут, руку отрежу.

Пацан ничуть не испугался угрозы, лишь рассмеялся.

— За эдакого красавца и руку отдать не жалко! — нахально ответил он.

— Поверь, такой размен не понравится ни тебе, ни мне, — заметил маэстро Салазар, и желание шутить у юнца как-то резко испарилось.