Реваншист

«Голоса» молчали. Нет, трындеть они-то трындели, но все о своем, демократическом. О радиации — ни слова. С рассветом я взял ДП-5 и спустился во двор. Откуда у меня армейский дозиметр? Военные подогнали. Я выступал перед солдатами в одной из минских частей и попросил одолжить на время. Дескать, пишу роман о ядерном апокалипсисе на другой планете, поэтому прибор нужен для изучения правдоподобности поведения героев. Дали без звука. В армии меня любят. Мало кто в СССР пишет военно-исторические приключения. И пусть сюжеты моих книг фантастические, но главные герои — военные. А армию здесь пропагандируют. Пишут книги, снимают фильмы — например, «В зоне особого внимания», «Ответный ход». Фильмы получаются неплохие, а вот книги… Авторы их скованы сонмом дебильных ограничений. То нельзя, это не моги. Зато в фантастическом сюжете преград нет. Резвись — не хочу. Поэтому и читают.

Снаружи моросил дождь — все как в моем времени. Я это хорошо помнил. В свою новую квартиру в том времени мы въехали 25 апреля 1986 года. Стоял теплый весенний день. Мы отворили окна, наслаждаясь погодой. А назавтра пошел дождь. Была суббота, но я отправился в редакцию. Мы проводили «прямую линию» с министром связи. Позже мне рассказали, что в этот день радиационный фон в Минске скакнул до полутора миллирентгенов. Если учесть, что ДП-5, несмотря на его кондовость, десятую долю миллирентгена ловит, представление я получу.

Собрав прибор, я нацепил наушники и двинулся вдоль дома, поводя щупом над землей. Дозиметр молчал. Нет, время от времени в наушниках щелкало, но на это не стоило обращать внимания. Обычный фон. Я помнил, как в них трещало на зараженной земле. В том времени я несколько раз ездил в командировки в «зону». Писал репортажи, брал интервью. Естественно, опробовал дозиметр. Мне за те поездки даже удостоверение ликвидатора выдали. А спустя тридцать лет вычеркнули из списков. Их периодически сверяли, каждый раз требуя заново предоставить документы. В последний раз мне заявили, что сведения о моих командировка утеряны. Из-за этого у меня отобрали добавку к пенсии. Мизерную, но все же… Еще ранее белорусских ликвидаторов лишили практически всех льгот. Заявили, что, дескать, жирно живут, народу это не нравится. А что мешало «народу» в 1986–1987 годах проявить сознательность и, так сказать, грудью встать на защиту страны? В военкоматах добровольцев встречали с распростертыми объятиями. Только их не было — «народ» тихарился по углам. Зато после стал возмущаться. Самым тяжким для моих друзей-ликвидаторов стало лишение их бесплатных лекарств. К тому времени многие были на пенсии и тяжко болели. Лекарств требовалось много, и стоили они дорого…

— Что гэта ты робишь, Александрович?

Я оглянулся. Сосед. И вот не спится человеку в выходной день! Деревня, привыкли рано вставать.

— Радиацию замеряю, Иванович.

— Чаму?

— Да вот говорят: при строительстве домов в бетон добавляют гранитный щебень. А тот, дескать, радиоактивный.

А что? Ходила в моем времени такая мулька. После Чернобыля радиацию где только не искали. Паниковал «народ».

— И як? — заинтересовался сосед.

— Нет тут никакой радиации. Смотри! — я подошел к соседу и указал на шкалу. Стрелка лежала на нуле. — Врут.

— Вучоны ты чалавек, Александрович! — уважительно сказал сосед. — Я бы не втямил проверить.

— Да уж! — согласился я, и отправился к себе. На пороге меня встретила Лиля.

— Ты куда ходил? А это что?

— Дозиметр, — объяснил я и потащил ее в кухню. Начнем разговаривать в прихожей — разбудим детей. — Понимаешь, мне тут по секрету сказали, что в Чернобыле на атомной электростанции произошла аварии. Был выброс радиации, которую разнесло ветром. Решил проверить. Только нет ничего. Скорее всего, врут. Но детей на улицу не выпускай на всякий случай. Да и дождь там. Мультики им поставь, займи чем-нибудь. А я подремлю.

— Ночь из-за этого не спал? — догадалась Лиля. — Слушал «голоса»?

Я кивнул.

— И что сказали?

— Про станцию — ничего. А так — клевещут.

Лиля засмеялась. Мы попили чаю, я собрал дозиметр. Перед этим пришлось показать жене, как он работает — любопытная она у меня. А затем я завалился на диван в кабинете. Разбудил меня звонок из Москвы…

Сказать, что я охренел, означало не передать всей гаммы чувств, что я испытал, взяв трубку. Ожидалось всякое, но чтобы секретарь ЦК КПСС лично связался с молодым писателем и пригласил его для разговора к себе…. Поэтому поначалу я говорил заторможено. Спохватился только в последний момент.

— Владимир Иванович, можно вопрос?

— Да, — раздалось в наушнике.

— Что в Чернобыле?

Собеседник ответил не сразу.

— Были неприятности, — сказал, будто взвешивая слова. — Но того, о чем вы предупреждали, не произошло. Анатолий Петрович своевременно вмешался. Он лично выезжал на станцию. Жду вас в следующую субботу в 10 часов утра. Успеете?

— Да! — заверил я.

— Тогда до встречи.