Реваншист

В узком двухместном купе я оказался один. Да и в вагоне переселения не наблюдалось. Четверг. В командировку ехать поздно, на выходные — рано. А вот в другие дни поезд Москва-Минск забит до отказа. Я сдал проводнику билет, получил постель, застелил полку и улегся, взбив подушку под головой. Итак…

После гибели Машерова я оправился не скоро. Но потом дела затянули. Вопреки моим опасениям, сотрудничество с немцами не притормозили. То ли ореол погибшего руководителя республики распространился на проект, то благодарственные письма инвалидов повлияли, но нам фактически дали карт-бланш. Мне выдали служебный заграничный паспорт, немцы проставили в нем постоянную визу и я ездил в Германию, как в Москву — по своему желанию и в любое время. Очень скоро о фонде «Дина» стало известно в узких кругах. Советские газеты о нас не писали (Как же, помощь от идеологических врагов. Нельзя!), телевидение нас не снимало, но сарафанное радио работало. Инвалиды со всего СССР забрасывали Минск письмами. И плевать было им, на чьи деньги делают протезы. Письма слали и в Москву, там услышали. В Минск приехали серьезные мужики с оборонных заводов. Я передал им цельнотянутую в Германии техническую документацию на коляски. В Минске их производство наладить не удалось. Велозавод сотворил какое-то монструозное угребище, которое мог привести в движение лишь чемпион мира по тяжелой атлетике. А вот у авиастроителей получилось. Их коляски вышли даже лучше прототипов — легкие и надежные, хотя и не такие красивые, как у немцев. Спрос на них был огромным. Коляски заказывали клиники, госпитали, санатории. Инвалиды — само собой. Радовались все, в том числе и оборонщики. Коляски им засчитывали в товары народного потребления, тем самым сняв с директоров головную боль. За выпуск этих товаров в СССР спрашивали строго. А что может производить «МИГ»? Детские самолетики? А тут нехитрая конструкция из трубок и шестерен. Для авиазавода — семечки. Открыл цех и клепай.

С костылями было и вовсе просто — штампуй хоть в колхозной мастерской. Через пару лет организовали и выпуск материалов для протезов. Фонд «Дина» переориентировался на обучение специалистов и поставки оборудования. Часть его закупили за государственные средства. К 1983 году потребность в фонде исчезла, и его упразднили. Остаток средств по моему предложению перечислили Советскому комитету ветеранов войны. Сумма вышла значительной. В результате меня, Байера и Циммермана наградили орденами «Знак почета». Вручили их в торжественной обстановке.

— Никогда не думал, что коммунисты наградят меня орденом, — сказал мне Байер. — Интересно: что напишут по этому поводу наши газеты? Наверное, сочтут меня советским агентом.

Он рассмеялся. На газетчиков Байеру было плевать. Фонд принес фирме сына солидную прибыль, а тут еще СССР заслуги оценил. Было с чего радоваться.

В 1984 году умерла Дина Аркадьевна — инфаркт. Она так и не прислушалась к рекомендациям врачей поменьше курить. На ее похороны пришло много людей. Знаменитые и не очень писатели, редакторы — как главные, так и рядовые. Я и не подозревал, что у нее столько друзей. Многие из провожавших Дину Аркадьевну мужчин плакали, я был в их числе. Перед гробом покойной несли подушечку с наградами. Их у Дины Аркадьевны оказалось немало. В основном — юбилейные медали. Но был и орден Красной Звезды, медаль «За боевые заслуги» и орден Трудового Красного Знамени.

С ликвидацией фонда исчезла и обязанность переводить ему гонорары. Марки вновь потекли на мой счет. Их было много. «Курт» и его продолжения пользовались спросом как в Германии, так в других странах. Джулиан Роулинг я, конечно, не затмил, даже не приблизился к ее успеху, но суммарный тираж книг серии исчислялся миллионами экземпляров. Соответствующими были гонорары. Я получал их без посредничества ВААП — заключил с издательством договора напрямую. ВААП промолчал. Ему было не до меня. Шла пятилетка великих похорон. Генсеки, один дряхлее другого, всходили Олимп, чтобы уже вскоре попасть в рубрику «Великая скорбь». Глядя на этот цирк, страна плевалась. Избрание Горбачева встретили с облегчением — молодой.

В 1985 году в Германии вышел пятый «Курт». Три последних написали мы с Лилей. Вернее, она одна. Я только набрасывал план книги, разбивал сюжет по главам, а затем проходился по уже готовому тексту. Лиля писала слишком академично, без огонька, свой язык у нее был суховат. Зато правильный и простой. Переводчики радовались. На обложках книг красовались фамилии двух авторов, чем Лиля очень гордилась. Тесть — особенно. О том, что его «дачка — письменница, и якую друкуюць у Няметчыне» знали не только в деревне, но и в районе.