Рецепт счастья от доктора Тины

– У-у! Повезло тебе. Дели тогда свое подношение на три части и пошли поздравлять наших теток. Предупреждаю – придется вытерпеть горячие лобызания и запах дешевых духов. Зато к обеду нам, как всегда, я надеюсь, принесут салат, какую-нибудь колбаску, бутерброды с икрой и торт. Я-то ко всем этим яствам равнодушен, а вот тебе не помешает все это съесть и остатки забрать домой – брату.

– Да мы с ним не вместе живем. Он квартиру снимает.

– Но, надеюсь, хоть дружите?

– Дружим, – улыбнулся Владик. – Я брата люблю.

– Хорошо было бы, если бы и он тебя любил. – Михаил Борисович уже стоял возле двери со своими букетами и небольшими коробочками с подарками. – Бери остальное – и вперед.

Вернулись они через полчаса с пузырящимся в желудках шампанским.

– Дурацкий, в сущности, праздник, – сказал Михаил Борисович. – А вечером сегодня еще банкет в зале для конференций. Ты пойдешь?

– Нет.

– Домой торопишься?

– Нет, – Владик пожал плечами. – Просто не хочу. Неинтересно.

– А мне придется идти, – Михаил Борисович опять поправил свою «бабочку».

– А вы женаты, Михаил Борисович? – спросил Владик.

– Да как-то не совпало, чтобы те, кто мне очень нравился, могли бы меня полюбить. Но, может, это и к лучшему. Свобода, дружок, дорого достается. – Они сидели каждый за своим микроскопом, но смотрели не в окуляры, а каждый – в себя. Перед Михаилом Борисовичем было окно, выходящее в угол больничного двора, и в этом месте, к его удовольствию, как раз густо росли деревья, а вот перед Владиком была гладкая стена.

– Картину, что ли, сюда повесить? – Владик взглянул на Михаила Борисовича. – А то взглядом даже не за что зацепиться.

– Сейчас, – тот встал со своего места и вышел в коридор. Через минуту вернулся, неся здоровенный учебный плакат. – Вот, любуйся.

– «Амилоидоз почки», – прочитал Владик. – Не надо, а?

– Ну, не надо так не надо, – Михаил Борисович небрежно засунул плакат за шкаф. – Слушай, давай по коньячку? Что-то в этот праздник такая тоска.

Владик пожал плечами.

Вошла лаборантка. Внесла на большой тарелке половину пышного торта и горку фруктов на металлическом подносике.

– Лоточек-то, надеюсь, не из секционной? – мрачно пошутил Ризкин.

– Боже вас упаси, Михаил Борисович!

После коньячку стало легче.

Ризкин даже потанцевал около своей груши, посылая ее четкими ударами к противоположной стене. Владик развернулся, наблюдая за ним, и одновременно рассматривал на свет препараты со своей планшетки.

– А ведь мы все умрем, – вдруг сказал он. Михаил Борисович вдруг особенно сильно стукнул по груше.

– Боишься?

– Не то что боюсь, неприятно как-то.

– Ну, тогда давай за здоровье! – Ризкин снова налил, и они звонко чокнулись.

– Занюхай мандаринкой, – Ризкин кинул Владику оранжевый шарик с лотка. – Вопрос не в том, что умрем. Вопрос в том, как именно придется это сделать.

– А какие есть варианты?

– Вариантов много, – Михаил Борисович быстро впадал в философское настроение, которое Владик уже успел в нем полюбить. – Например, можно считать, что прекрасна смерть в бою. Человек разгорячен, возбужден, в крови его бурлят гормоны – и вдруг – рр-раз! Бах! Разрыв снаряда, удар шашкой, свист пули! Ах, как это заманчиво – ведь человек в этот момент не чувствует боли. Об этом рассказывают и раненые: во время атаки люди часто не замечают ранений. В том числе и смертельных. И тем не менее смерть в бою представляется мне не самым лучшим вариантом.

– Почему?

– А потому что правильный вариант смерти – сознательный.

– Самоубийство? – Владик внимательно смотрел на Ризкина. Михаил Борисович был в этот момент, как никогда, торжественен. Он был доволен – нашелся человек, который был достоин слушать его. Большинство людей ведь отмахиваются от смерти, как от назойливого насекомого – потом, потом. Когда-нибудь, главное, чтоб не сейчас. А Михаил Борисович любил поговорить о смерти.

– Ни в коем случае не самоубийство. – Ризкин стал прохаживаться по комнате, как лектор. Владик уже заметил, что именно в эти моменты Михаил Борисович излагает свои самые важные мысли. – Никогда нельзя быть уверенным, что завтра ситуация не изменится кардинально. А тебя уже нет. И ты никогда не узнаешь, что ты все-таки выиграл, может быть, самую важную битву твоей жизни.

– Надо жить… – сказал Владик задумчиво.

– Конечно, мой мальчик, надо жить, – Михаил Борисович посмотрел на него и вдруг ощутил к Владику что-то вроде нежности. – А у тебя есть сомнения?

– Нет, – сказал Владик без улыбки. – Никаких.

– И ты никогда не хотел уйти из жизни?

Владик отрицательно покачал головой.

– Даже в ранней юности?

– Нет, – он вдруг взглянул на Ризкина и спросил: – А вы, шеф, хотели?

Ризкин сделал по кабинету еще один танцующий круг, подошел к груше, стукнул пару раз и обеими руками остановил ее.