Ретранслятор

— Сдурел, — Денис бросился наперерез и вцепился в руку блондина. — Нельзя!

Но было уже поздно. Рывком я слетел с места и, распластавшись на полу, отдал весь воздух из легких. Волна нестерпимого жара резанула, завертела, сминая все на своем пути и оставляя после себя черный выжженный след по раритетному паркету. Пластиковые столы и стулья с синтетическим наполнителем вспыхнули почти мгновенно.

Понимая, что происходит невероятное недоразумение, я обернулся и заорал что было силы, размахивая руками, но тут же вжался в пол, спасаясь от новой волны огня. Дмитрий работал с огоньком, как обычно, особо не задумываясь о ресурсе. Первый удар ушел в молоко, попортив обстановку, а вот второй почти достиг цели. Тепловой удар пришелся ровно в то место, где еще секунду назад блондин сцепился с Денисом.

— Стой, стой, идиот! — Поздно, значит, поздно. Вы можете себе представить, как пахнет горелое мясо? Запах непередаваемый, а в закрытом пространстве, смешанный с запахом паленого пластика и дерева, пропитанного мастикой, он становится непереносим.

— Спекся. — Пир подошел к сцепившимся обгорелым трупам и с сомнением ткнул одного из них в бок носком ботинка. С мерзким хрустом ботинок проломил обугленную плоть, и, чертыхаясь, Дима отскочил в сторону.

— Ты сдурел? — тяжело поинтересовался я. — И что нам прикажешь теперь делать?

— А дальше сектантов жечь. — Оглядевшись, пир подал мне руку, и вместе мы зашагали к выходу. План бы действий или примерную карту в тот момент, но нет, опять неизвестность и полное непонимание ситуации.

— Действовать будем быстро, — начал я, выходя в пустой коридор и оглядываясь в поисках хоть какого-нибудь указателя. — Берем „языка“ и выясняем, где эта чертова детская комната.

— А что с проглотом?

— Если он до сих пор жив, то почти наверняка уже свалил по своим делам. Покойный Денис что-то говорил о нем, когда блондинчик бросился на меня с шокером. Верхний этаж, группа какая-то. Если верить ему на слово, то мы опять ввязались в заварушку, а твоя выходка еще больше усугубила наше положение.

— Ну, не знаю. — Найдя план помещений, листок в рамке, прикрученный к деревянным панелям на саморезы, пир выломал его со стены и закрутил в руках, как заморскую диковинку. — Ничего не понимаю, — наконец сдался он. — Цифры какие-то, значки, пентаграмки. Ни одной надписи.

— Это военный объект, а не санаторий, — напомнил я, отбирая у Дмитрия план. — Тут предполагалось пребывание первых лиц государства на случай ядерной угрозы. Все планы информативны, но только для знающих людей.

Изучение документа особых плодов не принесло. Обозначения на бумаге оказались для меня такой же нелепицей, как и для моего товарища, и оставалось только взять кого-то из местных за „жабры“ и заставить работать на себя. Такой, кстати, появился практически сразу. Высокий пожилой мужчина в круглых очках и робе подсобного рабочего прямо на наших глазах распахнул двери с табличкой „моечный цех“ и выкатил оттуда тележку с чистой посудой.

— „Выход“! — взревели динамики над потолком. — Всем в укрытие, чрезвычайная ситуация. Локализация объектом „Д“.

Мужик с посудой застыл на секунду, выпучив глаза, охнул и ласточкой кинулся обратно в проход. Замок лязгнул ровно тогда, когда кинувшийся за ним пир вцепился в дверную ручку и попытался потянуть ее на себя, но не тут-то было. Дверь, сработанная на славу, встала без зазоров, преграждая путь в цех и оставляя нас наедине с ревуном, заполнившим звуком все свободное пространство, и с тележкой с чистой посудой.

— И что теперь? — Я замер, напрягая слух, но тревожный сигнал не давал понять, есть ли кто-то в лабиринте коридоров.

— Да ничего. — Дмитрий вдруг вздохнул и, тяжело опустившись на пол, оперся спиной о стену. — Надоело.

— Что надоело? — Я удивленно уставился на вдруг потерявшего интерес к происходящему товарища.

— Да все, — пир сделал неопределенный жест рукой и в упор уставился на меня. — Жизнь эта надоела. Крутишься как белка в колесе, бежишь постоянно от чего-то, прячешься, лукавишь, боишься. Каждый день вроде награды за то, что не высовывался накануне. Ну как так жить, постоянно оглядываясь, вполсилы, вполдыхания, вполсебя самого. Раньше проще было. Есть цель, есть средство. Добился, молодец. Нет, так бездарь ты и ничего тебе в этом мире не светит. Был, конечно, и блат, и волосатая лапа, где надо, но сейчас совсем иная ситуация. Прав тот, у кого есть способности, а большую правоту получает тот, кто эти способности применит первым и сотрет врага в порошок.

Апатия и безысходность прокрались на мягких лапках и, довольно мурлыкая, будто огромный ленивый кот, принялись карабкаться ко мне внутрь, намереваясь свить там гнездо. И как просто вдруг стало?! Не нужно думать о завтрашнем дне, ни о средствах к существованию, ни даже о собственной безопасности. Все загадки и недомолвки побоку, и даже проплешина на башке выглядит не такой уж и уродливой. Так, пустячок, дело житейское. Другим ведь еще хуже приходится.