Решительный и правый

— Студенты, между прочим, предпочитают ресторан «Медведь». Там можно приобрести талоны на удешевленные обеды или питаться в кредит. Талоны практичнее, они дают право на дополнительный ужин. Если вам что-нибудь понадобится, пожалуйста, не стесняйтесь... Это ваш, — хозяйка протянула Полонскому ключ. — И учтите, я не отношусь к числу тех строгих дам, которые сердятся, когда их квартиранты возвращаются домой слишком поздно.

Анна Ивановна снова улыбнулась, и Полонский понял, что ему попалась действительно понятливая хозяйка.

Окинув критическим взглядом величественно возвышавшуюся кровать, Саша, не колеблясь, устроился на диване.

Наконец-то он при деле, и инструктировать его будет сам Бахарев. Федор Михайлович и Борис — его кумиры. Это Борис познакомил его как-то со своей связной Раей, бесстрашной и умной девушкой, которая выполнила сложное поручение чекистов, не имея никакого опыта в подобных делах. Знакомство было мимолетным. Больше говорил Борис — о князе Ухтомском, о бандах Пржевальского... Где она сейчас, он не знал... А впрочем, что это он?.. Ему доверили серьезное дело... Но сон, как назло, не шел. В комнате было тепло, тишину позднего вечера не нарушали ни говор прохожих, ни лихие выкрики извозчиков, хотя переулок находился рядом с главной улицей; в такое время сюда вряд ли кто пойдет или поедет — незачем, да и небезопасно. В Ростове еще бродило немало всякого темного люда, случались и вооруженные грабежи, и убийства.

Но заснуть не удалось. И Саша в который уже раз снова мысленно перенесся в кабинет начальника Донского ГПУ Федора Михайловича Зявкина.

А происходило там следующее...

Федор Михайлович говорил тогда о нэпе. И хотя многое в его речи Саше было хорошо известно, он слушал с чувством человека, делающего для себя важное открытие. Молодой чекист как бы заново вглядывался в жизнь и начинал понимать, что она, оказывается, невообразимо сложна. Но эта сложность теперь все менее воспринималась им как хаотическое нагромождение разрозненных фактов, случайных совпадений — в ней проступали черты закономерного процесса. Все то, что порою смущало и тревожило, — пестрая, грубая изнанка нэпа: ночные клубы и бары, воровские «малины» и фешенебельные рестораны, нэпманы и короли «черного рынка», контрабандисты и валютчики — все это представилось ему грязными пятнами мазута, расплывающимися на поверхности огромного чистого моря, в глубине которого властвуют мощные необратимые течения.

В России был нэп. Основы этой политики, сменившей политику военного коммунизма, разработал Ленин. Нэп был введен для строительства социализма. Иного выбора не было.

Начальник ДонГПУ заговорил о небывалой разрухе. Стены его кабинета словно вдруг раздвинулись: и молодые, и убеленные сединами чекисты явственно увидели недавнее прошлое. Шел 1918-й, болезни косили людей, в гулких заводских цехах гуляли морозные сквозняки, в крестьянских избах, как сто, как пятьсот лет назад, жгли лучину. В разрушенных городах люди ютились в хибарках из досок и фанеры...

На разоренной земле звучали траурные марши, над человеческими толпами плыли присыпанные нетающим снежком гробы, у огромных братских могил склонялись боевые знамена — хоронили бойцов революции, замученных, расстрелянных, повешенных интервентами и белогвардейцами.

Весной 1919-го круг жизни и смерти, казалось, замкнулся: Советская Россия удерживала лишь незначительную часть своей территории...

В памяти Зявкина вставали и оживали перед слушателями лица товарищей, вместе с которыми они дрались на фронтах гражданской войны, мерзли и голодали, — запавшие щеки, плотно сомкнутые рты, обведенные нездоровой тенью глаза.

В октябре 1919 года в Ростовской тюремной больнице умер его товарищ, подпольщик Порфирий Серый. Скончался от пыток. Перед смертью он написал письмо, которое друзья сохранили до прихода красных: «Я чувствую, как смерть сжимает мне горло... Я уже знаю, да и сам чувствую, что мне не видеть тех светлых, хороших дней, за которые я отдал свою жизнь. Да, наконец, это и не так важно. Важно чувствовать себя честным человеком, на совести которого осталось лишь одно, это то, что я очень мало сделал для блага революции, для народа, для укрепления Советской власти на Дону... Я умираю. Да здравствует партия!»

Он был совсем еще юноша...

Новый мир начинался на голом месте. Он был охвачен муками, которые нельзя было бы вынести, если б они не были муками рождения самого справедливого строя на земле.

— Новая экономическая политика, — продолжал Федор Михайлович, — уже принесла свои плоды. На ее путях началось восстановление народного хозяйства. Это факт, который вынуждены признать даже наши враги.