Решальщики. Развал/схождение

К слову сказать, щадя тонкую душевную организацию Леонида Николаевича Купцова, с его устарелыми принципами «юного дзержинца», про запланированную встречу с вором в законе Виктор Альбертович рассказывать решальщикам не стал.

Пока — не стал. А дальше — как фишка ляжет.

— Э-э, Витюша, стареешь, да? — с ленинским хитроватым прищуром продолжал плести словеса-кружева Самвел. — Брюхо появилось, проплешины, мешки под глазами. Опять же — охрану завел. А ведь, помнится, в одиночку на стрелку с «казанскими» ходил. Причем с бреднем, даже без волыны.

— Да, были времена, — ностальгически улыбнувшись, подтвердил Брюнет. — Зато ты, Самвел, практически не меняешься. Вон, гляжу, даже зубы до сих пор все свои?

— Э-э… какой там свои?! Фарфор! Я свои последние в Ухте оставил, еще в девяносто-забыл-каком году. Третья ходка, короче.

— А всего сколько было?

— Если последнюю не считать — семь.

— А почему последнюю не считать?

— Э-э… Кому сказать — стыдно совсем, да? Прикинь, на винтилове менты экстази подсунули? Ничего другого под рукой не нашлось. Совсем очумели, да? Надо мной вся крытка потом месяц хохотала: «Дедушка Самвел на дискотеку собрался». Самому смешно, правда.

— Что-то мне не шибко верится, чтобы над тобой кто-то рискнул в открытую хохотать.

— Ну, не хохотали. Но ведь могли так подумать, правда? Ладно, то дела прошлые, а нам с тобой о настоящем думать нужно, да? Просьбу твою, Витя, я исполню.

— Спасибо, Самвел.

— Э-э… Зачем спасибо? Или мы не родные люди? По нынешним временам нам друг за друга держаться надо. С молодыми теперешними разве кашу заваришь? Мутные они какие-то. Мутные и жадные. А главное — слову не верят. И не держат.

— Есть такое дело.

— О чем и толкую… Будет связь у твоего человека. Уже сегодня к ночи будет, да. Заодно попрошу, чтоб присмотрели за ним. Чтобы не падал больше. С верхней шконки.

— Я твой должник, Самвел. Если куда надо грев заслать — ты только скажи.

— Э-э… Забудь это раньшее слово. Сейчас говорят — «гуманитарная помощь». Но я тебя ни о чем не просил, да? Зашлешь — хорошо. Не в качестве долга. По зову сердца, да?..

* * *

Леонид втопил кнопку звонка и продолжил держать на ней палец ровно до того момента, как входная дверь распахнулась и на пороге его квартиры возникла Яна. Со странным, как машинально бросилось в глаза Купцову, выражением лица — не то напряженным, не то смущенным.

— Поздравь меня, родная! Я сделал это!

— Поздравляю. Не шуми.

— То есть?.. Так, не понял?.. А почему ты до сих пор не переоблачилась в пеньюарчик? Я страшно голоден. Особенно до секса!

— Да тише ты!

— Что значит тише?! Пусть слышат все! Инспектор Купцов любит эту женщину! Любит и хочет!

— О, Господи! — громко вздохнула Асеева. — Какой же ты тупица! Тупица и подставщик!

— Подставщик? В каком смысле?

Леонид зашагнул в прихожую, сгрузил на тумбочку цветы и шампанское и немедля, пресекая попытки увернуться, стиснул Яну в объятиях.

И тут — громом среди ясного неба — раздалось строгое и одновременно язвительное:

— А-а! Явился, не запылился! Ну, хватит тискаться! — Купцов испуганно отшатнулся от Яны и лишь теперь узрел стоящую в кухонном проеме собственной персоной младшую сестрицу. — Иди, руки мой! Жених! У меня всё на столе! Второй раз греть не буду!

С этими словами Ирина возвратилась на кухню, а ошалевший Леонид, скатившись до полушепота, спросил:

— Черт! Откуда она взялась?

— На электричку опоздала.

— Ёй-йоокарный бабай! — страдальчески закатил глаза Купцов.

— Эй, молодожены! — донеслось из кухни насмешливое. — Между прочим, я всё слышу!..

И тут уж влюбленные, не выдержав, безудержно и на грани истерики расхохотались — в унисон и в голос…

* * *

Озверелые, с бесовскими физиономиями сокамерники набрасываются на Петра Николаевича, валят его на заплеванный бетонный пол, круша зубы, вставляют в рот кухонную воронку и начинают заливать через нее раскаленный чифир.

Петр Николаевич захлебывается этой дрянью, изо рта и носа выделяется пузырящаяся пенистая жидкость, и в конце концов его обильно рвет проглоченной водой и желудочным содержимым.

Попавшие под зловонные струи сокамерники окончательно звереют: они подхватывают бессильное тело Петра Николаевича и поднимают его на уровень верхней шконки. Причем это даже не второй и не третий ярусы — это много, невообразимо выше.

Наконец нескончаемый подъем завершен.

Сокамерники удовлетворенно гогочут и… разжимают руки.

Петр Николаевич в ужасе летит вниз, а навстречу ему несется некий визжащий звук, постепенно переходящий в зубодробильный скрежет.

Петр Николаевич ударяется головой о бетонный пол и…

…И распахнув глаза, утыкается взглядом в серый с пятнами разводов потолок тюремно-больничной палаты. Секундою позже наваливается осознание, что полет его — всего лишь страшный сон. Вот только… Почему продолжается скрежет?..

Московцев приподнял голову на звук и увидел, как в палату заводят нового пациента. По облику своему — явного «ветерана», из бывалых. Снова противно щелкнули запоры, и в зарешеченную палату вернулась привычная мертвецкая тишина.