Решающий шаг

Почти всю дорогу друзья шли молча. На Артыка обрушивалось несчастье за несчастьем. Весь урожай с арендованного общинного участка потерян. Халназар обманной жеребьевкой пытается отправить его на тыловые работы. Но, как говорится, обиженного богом и пророк ткнет посохом, — сегодня Артык узнал, что помолвка Айны все же состоялась и день свадьбы назначен. Ненависть к баю сжигала Артыка. Ашир горячо доказывал, что ничего страшного пока не случилось и надо искать выход из беды. Слова друга несколько успокоили Артыка, и он нашел в себе твердость не обнаруживать перед матерью своей новой раны. Нурджахан уже слышала с помолвке Айны, когда ходила в аул молоть зерно, однако сочла слухи об этом выдумкой самой Мамы.

Артык и Ашир, усевшись возле Сахата, выбрали по дыне, разрезали и стали есть. Как ни терзали душу горькие мысли, как ни жгла досада на бая, все же усталость давала себя знать, и оба с наслаждением жевали тающие во рту ломтики дыни.

Сахат рассчитывал, что ребята наймут пять-шесть верблюдов и привезут пшеницу с арендной земли. То, что они вернулись с пустыми руками, заставило его призадуматься. Одежда на всех потрепалась, а из урожая, видать, не выкроишь и на чекмень. Целый год придется перебиваться только тем, что даст урожай со своего небольшого участка земли. Всю жизнь Сахат Голак гнался за хлебом, и всегда хлеб ускользал от него, как всадник от пешего. Думая об этом, он вспомнил, как в молодые годы тешил себя надеждой выбиться из нужды, и решил рассказать об этом.

— Артык, — заговорил он, — ты, мой милый, был тогда еще очень мал. Нет, погоди-ка... Вы тогда перекочевали на казенные земли, а я, по совету Халназара, пошел на плантации Артына-ходжайна сеять хлопок. Когда мы пришли туда, нам сказали: «Две пятых урожая — ходжайну, остальные — вам». Я тогда ничего не понимал в их порядках; говорили «номер», «десятина», «аренда», говорили разные такие слова и совсем заморочили голову. Мы посеяли много, хлопок поднялся в рост человека. Когда собирали его, мешков было — как этих вот дынь. Люди, приходившие к нам из аула, глядели и удивлялись: «Ну, Сахат, в этом году твоих усов топором не разрубишь — богатым будешь!» Но пусть засохнет арендная земля, подвластная другому! Когда стали рассчитываться, доверенный человек ходжайна начал считать на счетах: туда ударит костяшками, сюда ударит, под конец говорит: «то-то ты брал», «за то с тебя полагается», «там ты нарушил срок», «там с тебя причитается штраф» — так все и вывел впустую. Пропали труды. Оказалось, что я еще остался должен пять с половиной туманов.

Ашир улыбнулся:

— Отец, тогда было еще с полбеды. Хоть выскочили из долгов.

Артык, покончив с дыней, вытер нож и тоже стал вспоминать.

— Дядюшка Сахат, — начал он, — и я не забыл тот год, когда мы перекочевали на казенщину, хотя, верно, был я тогда босоногим мальчишкой. Помню, отец поставил меня сторожить скирды. Надо было распределять урожай, а управляющий все не ехал. Наконец, как-то днем прискакали пять верховых. Среди них был и наш Халназар, тогда он служил мирабом казенного канала. Он же и привел нас на ту землю. С ним были еще старший мираб и один русский. Не слезая с коней, мирабы и их люди стали прикидывать на глаз, каков урожай. Старший мираб расправил бороду, похожую на хвост наседки, и сказал: «В этой скирде много соломы, а зерна мало. Отсюда наверно, уже немало украли». В тот год пшеница действительно была высокая, а зерно тощее. Другой приезжий глянул в лицо старшему мирабу и заявил: «Верблюдов на восемьдесят будет!» Отец так и обмер: «Ай, что ты сказал?» Он хотел что-то объяснить, но ему не дали и слова вымолвить. Халназар, делая вид, что хочет помочь отцу, сказал: «Бабалы — хороший дейханин. Рука его чиста, и сказанное один раз он не заставляет повторять. Надо уменьшить на пять верблюдов». Переводчик перевел слова Халназара. Русский погрозил пальцем мирабу: «Э, бай, ты его руку держишь! Но раз ты сказал — пусть будет так!» И он записал в тетрадь: «Семьдесят пять верблюдов». С этого количества и пришлось платить за аренду. А у соседа скирды в 100 верблюдов записывали в десять верблюдов под тем предлогом, что зерно усохло. Мы тогда еле вылезли из беды, отдав за аренду весь урожай.

Нурджахан прибавила:

— Ох, сынок, скажи, — половину хлопка тоже отдали!

Артык взял мешок, закинул за плечо и отправился на бахчу. Разросшиеся плети от безводья начинали уже увядать. Кое-где дыни точил волосатый красный жук, и на листьях показалась тля. Под листвой везде громоздились дыни — тут были азгын, паяндэки, вахарман, гуляби, тарлоук, гокмурри, челмесек, замча ананасная. Некоторые лопнули, точно у них вырезали по ломтю. В воздухе сильнее всего чувствовался аромат белого акпеша и желтой ананасной. Сколько ни сушили, сколько ни варили дыни, бахчи казались еще нетронутыми.