Решающий шаг

Покги Вала несколько раз пытался прервать речь старика, но это ему не удавалось, так как тот все больше повышал голос. Но едва он умолк, как толстяк раскричался:

— Э-э-э, что ты за речи ведешь! А что, если царь не свалился? Что, если это только пустые слухи?

— Что бы там ни было, а люди услышали эту весть от тебя!

— Ну, если ревлиюса и свалила царя, не может же быть, чтобы не было у него ни сына, ни внука! Кто-нибудь да будет царем. А то, что ты сказал сегодня, завтра дойдет до него. Вот тогда увидишь, беда нам будет, беда! Ты открывай рот, да знай, что сказать. Да пошлет аллах белому царю долгую жизнь и нерушимую мощь!

Слова, произнесенные Покги с таким жаром, не произвели никакого впечатления на толпу, может быть, потому, что в это время мимо пробегала разносчица аульных новостей Умсагюль. То и дело подтягивая шальвары, она вихрем пронеслась к кибиткам Халназара, спеша передать неслыханную новость баю.

— Аю, люди! — успела она крикнуть на бегу. — Вы слышали? Ак-падишах (Ак — белый) провалился!

Тут уже заговорили все разом, по-разному оценивая весть:

— Неужели правда, что царя убрали?

— Дыму без огня не бывает. Конечно, правда.

— Да нет, не может этого быть. Бабьи сплетни!

— Как же так, без царя? Не будет царя — люди разбредутся в разные стороны.

— Ну, а что будет с войной?

— А как ты думаешь? Разве будет солдат воевать, если нет над ним командира!

Покги Вала снова вступил в разговор:

— А вот это и есть ревлиюса!

Тут Черкез, молча думавший о чем-то своем, недоуменно сказал:

— Покги-мираб, что царя свалили — понятно всем. А что такое ревли... юсе — объясни, пожалуйста.

— Ах, откуда мне знать! Она — как трава, пробившая свои ростки сквозь камни скал. Когда сын Котура-купца хотел объяснить нам, он называл ее не то янка-лап, не то ынкылап (Ынкылап - переворот, восстание).

— Эх ты, мираб! Говоришь то «юсе» (Юсе — наперсток), то «ынкылап». Ничего у тебя не поймешь, словно смотришь в глаза косоглазому. А может быть, это и есть имя того, кто сядет на место царя?

— Вот это самое и есть! Когда-то во Франгистане (Франгистан — Европа; здесь имеется в виду Франция) произошло, говорят, такое событие. Когда начинается ревлиюса, тогда, говорят, народ выбирает правительство, как у нас мираба.

— А решают, как и при выборах мираба, баи.

— Смотри, что за глупости он говорит! Да разве бедняк сможет прожить без бая хоть день?

— Ну, так и скажи, что дейханину от твоей ревли-юсы ждать нечего!

Еще некоторое время продолжались толки. Покги Вала, вступавший в пререкания со всеми, наконец не выдержал:

— Ну и ну! Когда люди теряют узду, это и есть, оказывается, самое худшее!

Черкез насмешливо бросил:

— Покги-мираб, а может быть, это и есть ревлиюса?

Все кругом громко расхохотались.

Толстые щеки Покги дрогнули, ноздри раздулись. Чтобы скрыть растерянность, он провел рукавом по лицу, заморгал глазками:

— А ну вас! Сказано: от худородного почета не жди. Легче пустыню пешком пройти, чем втолковать что-либо непонятливому.

Повернувшись, он пошел своей слоновой походкой к видневшимся невдалеке кибиткам Халназара. Черкез крикнул вслед:

— Вот теперь, мираб, ты попал на верную дорожку! Там тебя скорее поймут!

И опять грянул смех.

Несколько раз оглянувшись, словно за ним гнались собаки, Покги Вала скрылся за крайней кибиткой.

Толки о том, свергнут ли царь и ждать ли от этого пользы или вреда, продолжались. Вниманием всех снова овладел острый на язык Черкез.

— Вы рассудите сами, — говорил он дейханам, — кто же может быть доволен царем? Рабочий доволен? Нет. Солдат? Нет. Вы довольны?

— Нет! — раздалось с разных сторон.

— Ну вот и подумайте, как же может усидеть на троне царь, если народ от него отвернулся? Падение его, конечно, на пользу народу. Во-первых, такие, как арчин Бабахан и волостной Ходжамурад, не посмеют теперь орать на нас, замахиваясь камчой. И потом вернутся, быть может, те, кто ушел на тыловые работы.

— Вот было бы хорошо!

— Может быть, и Артык вернется?..

Несмотря на то, что земля была по-прежнему окутана пыльной мглой, всем показалось, будто дышать стало легче. Запыленные лица посветлели, в глазах заискрился радостный луч надежды.

Глава вторая

Когда Умсагюль выпалила потрясающую новость о падении ак-падишаха, Халназар чуть не подавился глотком чая и долго сидел молча, оцепенев от неожиданности и страха. Затем он тяжело задышал и злобно уставился на женщину, стоявшую у дверей кибитки:

— Что ты болтаешь, рабыня! Слышат ли твои уши, что вылетает у тебя изо рта? Глупая баба! За эти слова тебя повесят,

Умсагюль растерялась. На ее лице, никогда не выражавшем ни печали, ни радости, если она этого не хотела, отразился смертельный испуг. Заплетающимся языком она попробовала оправдаться:

— Бай-ага, я... хотела только принести тебе эту новость, выразить мое сожаление.

— Ты, дура этакая, все носишься по аулу, точно съела ногу собаки. И новости у тебя всегда самые скверные. Не ты ли пустила слух, будто Артык плюнул в бороду Халназару? Ты, сука, кормишься у меня, а лаешь у чужих дверей. Убить бы тебя вот на этом месте!..