Решающий шаг

Джунаид-хан действительно выпустил свои деньги из домотканого шелка. Красивые, прочные, они были особой гордостью хана. Услышав ответ Эзиза, он не мог сдержать самодовольной улыбки.

Эзиз решил: «Если Джунаид выпустил шелковые деньги, то я выпущу ковровые!»

Наконец, жирный плов с курицей и зимняя ташаузская дыня «старая дева» заставили отяжелеть не спавшего уже в течение нескольких суток Эзиза. Он то и дело прикладывался к трубке кальяна, мучительно зевал. Как только Джунаид оставил его на ночь одного, он повалился на бархатный тюфяк и, вспомнив еще раз Чары Чамана и оружие, погрузился в крепкий сон.

Тем временем в ауле, отказавшемся признать над собой власть Джунаид-хана, и в другом ауле, куда к вечеру этого дня прибыл со своим караваном Чары Чаман, шли события своим чередом.

Аул Огузляр был издревле известным становищем воинственного племени йомудов. После вечерней молитвы огузы собрались вокруг каравана Чары Чамана, рассматривая оружие, приценивались. Чары Чаман важничал.

— Братья йомуды! — кричал он в толпу. — Я пришел сюда не для того, чтобы наживаться на оружии. Мои начальники хотят воспользоваться падением царя и вооружить братьев йомудов. Я приму цену, которую

установите вы по совести и справедливости.

Чары Чаману стоило подарить винтовку хозяину кибитки, который предоставил ему кров, чтобы узнать все цены на оружие. Теперь он был уверен, что хозяин кибитки не даст обмануть его и сделка будет выгодной. Но только разгорелась торговля, как послышался конский топот. Люди насторожились. Чары Чаман задрожал в предчувствии недоброго.

— Что это значит? — спросил он, испуганно вытаращив глаза.

Хозяин кибитки и сам струхнул, не понимая, зачем понадобилось людям Джунаид-хана скакать в ночное время. Однако он постарался успокоить Чары Чамана:

— Гость, не беспокойся, лежи, отдыхай! Пока жив Джунаидхан, тебя никто и пальцем не тронет. Если хан услышит, что ты привез оружие и патроны, он призовет тебя к себе и проводит с подарками и почестями.

В это время всадники подъехали к кибитке и спешились. Их главный спросил:

— Кто здесь Чары Чаман?

Ободренный хозяином, Чары Чаман выступил вперед:

- Чары Чаман — я!

В мгновение ока ему скрутили руки назад. Хозяин кибитки закричал:

— Йомуд, что делаешь? Умру за гостя! Эй, кто огуз, — на помощь! Эй!

В ту же минуту и ему связали руки. Старший джигит пригрозил огузам:

— Не говорите, что не слышали: если хоть один поднимет руку — сожгу весь аул!

При свете луны всадники навьючили тюки с оружием и патронами на верблюдов и двинулись в путь, захватив с собой Чары Чамана и хозяина кибитки.

Джунаид-хан на утренней молитве поднял ладони, благословляя кровавые подвиги своих джигитов, жестоко расправившихся с непокорным аулом. А Эзиз-хан, уже зная о возвращении оружия, увезенного Чары Чаманом, в знак благодарности аллаху молитвенно провел ладонями по лицу.

Когда Чары Чаман встретил страшный взгляд Эзиза он задрожал, как мышь перед кошкой. Эзиз приступил к допросу.

— Сколько привез винтовок?

— Двести восемнадцать, хан-ага.

— Сколько патронов?

— Две... двенадцать тысяч.

— Чье это оружие и партоны?

— Не... не мои, хан-ага. Ку... Куллыхана.

— Сколько роздал?

— Ни... ничего, кроме одной пятизарядки хозяину кибитки.

Ответы Чары Чамана удовлетворили Эзиза. Он попросил Джунаид-хана освободить всех караванщиков, а Чары Чамана посадить в тюрьму.

Выйдя вместе с ханом во двор, он увидел сотни полуголых женщин и детей, которые сидели на пыльной земле и рыдали. Среди них не было ни одного мужчины, ни одного мальчика старше десятилетнего возраста. На колья были посажены головы старейшин непокорного аула. Открытые глаза их неподвижно смотрели на проходящих. Голова с развевающейся на ветру длинной бородой, обращенная в сторону плачущих женщин и ребятишек, как бы говорила: «Вот смотрите, до чего дошло зверство! Вот наша участь в ханстве Джунаида!»

Даже Эзиз в первое мгновение содрогнулся при виде этой жестокости, но уже в следующую минуту подумал: «Джунаид прав! Надо было и мне поступить так с семьями Куллыхана и прочих».

В тот же день он нагрузил верблюдов отнятым у Чары Чамана оружием и, получив последние наставления от старого хана, пустился в обратный путь.

Вернувшись из Ташауза, Эзиз обосновался на горе Ак-Алане, в семнадцати верстах к северо-западу от Теджена. Здесь он вновь приступил к вербовке нукеров. По-прежнему его окружали баи и их ставленники: Алты-Сопы, Анна-Курбан Юмуртгачи, Гарры-Молла. Ахуны и ишаны возобновили с ним связь. Мамедвели, считавший себя после смерти Халназара осиротевшим, тоже не отходил от новоявленного хана.

Теперь Эзиз действовал смелее. Для осуществления своих целей он не останавливался ни перед чем, не щадил ни баев, ни бедняков. Он разослал в аулы своих людей с приказом отовсюду собирать коней, и в его отряде с каждым днем увеличивалось число породистых скакунов.