Решающий шаг

Был удивленный, пытавшийся вначале уговорить настойчивую пациентку подождать до утра дежурный врач. Казалось, он сдался на угрозу уехать прямо так, в халатике, на самом же деле, взвесив все обстоятельства и задав Тане несколько быстрых и точных вопросов, он самостоятельно принял решение, что тоже было в обычаях этой больницы. Скорее всего, именно отказ Тани от аборта и способствовал тому, что молодой доктор разрешил ей выписаться немедленно — к утру еще передумает.

Был заспанный администратор …ской гостиницы, только по настоятельному требованию — кричать пришлось, кричать! — разыскавший ключи от запертой на два замка камеры хранения и выдавший Тане ее чемодан; на следующий день ему пришлось объясняться по этому поводу с Евсеевым, но этого Таня уже не узнала.

Было ночное такси, на удивление бесшумно, как мотылек, летевшее по пустому шоссе к аэропорту.

Был дежурный, утверждавший, что до завтра никаких рейсов нет и быть не может.

И был удивленный взгляд нескольких крепких мужчин, тихо беседовавших о чем-то своем в прокуренной комнатушке аэропорта, и поднятые высоко брови одного из них, самого крепкого, когда Таня дрожащим голосом провозгласила, что должна немедленно улететь отсюда — куда угодно, но только сию минуту, дело идет о жизни…

О жизни?!

И в общем молчании возник чистый, мальчишеский голос самого юного из крепких мужчин, сообщивший, что через двадцать три минуты должен быть спецрейс.

— Только… не на запад, — прибавил он, как бы извиняясь за странно составленное расписание спецрейсов, — не к Москве, на Восток…

И тогда Таня, цепляясь за эту долгожданную соломинку, — вот же она, судьба! — немедленно стала выгребать из сумочки на стол все свои документы, и записную книжку, и еще пачку каких-то бумажек и пробормотала, кажется, что она киноактриса и что ей надо… обязательно… непременно… что ей необходимо успеть…

Куда успеть — она не знала.

Но заканчивать фразу не пришлось. Дружеские руки вложили документы назад, в сумочку, аккуратно подхватили чемодан и вывели Таню на свежий степной воздух.

Потом был трап и совсем незначительные слова.

Потом она судорожно поцеловала по очереди своих провожатых и успела отметить, как дернулись ресницы у самого юного из крепких мужчин.

Потом рев мотора — и позади уже ничего.

Сейчас глубокая ночь.

Гостиница давно уснула, угомонилась и Таня за стеной, а я не сплю.

Я взвешиваю судьбу этой женщины на невидимых весах своего опыта. Аккуратно, пинцетом беру из коробки деликатные гирьки-пластинки и неустанно добавляю то на одну, то на другую чашку весов.

Она подарила мне неизмеримо больше, чем случайную встречу в пути. От отчаяния, я понимаю, просто от отчаяния открыла она настежь сердце. Первому встречному — на моем месте мог быть кто угодно другой.

Но разве так важна причина?

ТРИБУНАЛ

В прошлую среду я заседал в трибунале. Выбрался чуть живой, отхожу вот понемногу, раны зализываю.

Несколько месяцев назад пришлось мне взяться за серию очерков на темы морали — «по письмам читателей». Я вернулся из очередной поездки и только отписался, как вызывает меня заместитель главного редактора. Иду радостный, в чаянии новой командировки.

— Командировочка не уйдет, — заявляет зам, — а пока займитесь-ка вот этим, — И протягивает мне несколько писем с его собственноручными пометами на приколотых к каждому конверту аккуратных листиках.

Я и так и сяк, на моральные темы, дескать, писать не приходилось, таланта нету, в семейной жизни я ни черта не смыслю, и вообще…

Но отвертеться не удалось. Услышав в ответ: «А мне — приходилось?» — я понял, что дело глухо, и, не дожидаясь неизбежно сурового «надо!», взял письма и залпом сочинил всю серию.

Наконец-то мне удалось прославиться в собственном доме. Не знаю, что думали обо мне соседи и домовое начальство раньше — скорее всего, ничего не думали и моих экономических обзоров не читали, — но, как только  э т и  очерки были опубликованы, со мной в подъезде стали любезно раскланиваться незнакомые люди, а наш техник-смотритель, очень, очень милая женщина, лично зашла осведомиться, псе ли у меня в порядке и не надо ли случайно перестелить паркет (!!); мимоходом она упомянула о том, что ей осточертел пьяница муж: «Иногда такое хочется сделать и с ним и с собой — ни в сказке сказать ни пером описать…»

Что же касается моих ближайших соседей по лестничной площадке…

Квартиру номер тридцать семь, рядом с моей, занимает семейство Козловых. Я изредка забегал к ним по хозяйственным нуждам, неразрешимым для закоренелого холостяка. Раза два-три в год, когда у меня собирались друзья, занимал у хозяйки дома Марии Осиповны посуду, столовые приборы, даже стулья. Ее мать, добродушнейшая Елена Игнатьевна, охотно одалживала мне лавровый лист, перец, уксус для сооружения ею же рекомендованного «фирменного» салата, а я в ответ катал на «Москвиче» пятнадцатилетнего внука Кешку и старался толково ответить на его бесчисленные вопросы.